Крымский хан тоже не склонен был считаться со своими новыми союзниками, которые интересовали его лишь во время походов. Каких-либо заметных трофеев и политических выгод от участия в крымско-русских конфликтах Дин-Ахмед не получил. Между ним и Девлет-Гиреем наступило охлаждение. Оставшись один на один с Иваном Грозным, бий вынужден был возобновить дружеские отношения с ним. «Вспамятовав отца своего Исмаилеву княжую с нами дружбу и правду, во всем том перед нами исправился» — так прокомментировал тот поворот Иван IV (ИКС, д. 10, л. 21). Перед смертью больной бий, так же как и его отец в свое время, завещал сыновьям и — главное — младшему брату и наследнику, нурадину Урусу, быть неотступными от русского государя. Нурадин в присутствии мирз поклялся исполнить его волю (НКС, д. 8, л. 210 об., 211).
Заняв престол в 1578 г., Урус сначала воздерживался от набегов сам и пытался удерживать мирз, не поддаваясь на уговоры крымцев. В шертной записи, составленной в 1581 г., он обещал соблюдать мирные отношения, не причинять вреда русским послам и купцам. Впервые после Исмаила русская сторона вновь брала на себя обязательства — на этот раз касательно совместной с ногаями борьбы против «воровских казаков» (НГ, д. 18, л. 1, 2).
Однако на Руси уже не оставалось иллюзий насчет миролюбия степняков. Несмотря на все успокоительные заявления Уруса, в нем видели потенциального противника. В январе 1580 г. церковный собор в своем приговоре причислил ногаев вместе с турками, крымцами, шведами и прочими к врагам, которые, «как дикие звери, надмились гордостно и хотят истребить православие» (цит. по: Соловьев 19896, с. 86, 87). Духовенство и бояре имели причины для столь резких оценок. Русский полоняник говорил московскому послу в Ногайской Орде летом 1580 г., что «хочет Урус князь выманити государеву казну с Москвы, что к нему государь посылает своего жалованья. А воевод бы астороханских опошлити (т. е. ввести в заблуждение. —
Для последнего, конечно, не было тайной подобное двуличие ногайского правителя. Главным же доводом в пользу неискренности Уруса стала его нараставшая год от года агрессивность. Уже в 1581 г. Иван IV упрекал его в ежегодном «кроворазлитье», производимом ногайскими отрядами вместе с крымцами и азовцами на Руси. «К нам пришлют Урус князь и все мирзы послов своих о добром деле о дружбе, а люди ваши в те поры… приходили воевать на наши украины, — укорял царь в грамоте мирзу Ураз-Мухаммеда б. Дин-Ахмеда. — И то которая правда — послав к нам послов своих о добром деле и о любви, после того, сложась с нашим недругом, воевать наши украины?!» (НКС, д. 10, л. 35 об.). Общее отношение правительства к ногаям выразил в 1577 г. гонец в Крым Е.Ржевский: «Где нагаи ни живут, туто лжут» (КК, д. 15, л. 24).
Позднее, в начале XVII в., бий Иштерек, вспоминая те времена, отмечал, что Урус «от турсково и от крымсково ни на один час не отставал», а сын Уруса, Джан-Арслан, и один из соратников, будущий нурадин Саид-Ахмед б. Мухаммед, постоянно обретались в Крыму, подговаривая хана и султана к походу на Астрахань; тех же мирз, что были настроены промосковски (детей Дин-Ахмеда), «Урус князь не любил, а хотел их побить» (Акты 1918, с. 131; НКС, 1604 г., д. 3, л. 159). Впрочем, Иштерек, похоже, сгущал краски, так как заметного стремления к коалиции с Большими Ногаями ни у османов, ни у Гиреев в 1580-х годах не наблюдалось. Урус во многом действовал против Москвы на свой страх и риск (см.: Новосельский 1948а, с. 33, 35).
Было бы неправильно, односторонне и неполно, приписывать фактический разрыв между Большими Ногаями и Россией только вероломству бия. Ногайская сторона объясняла свое отступничество коварством русских — подозрительностью и злокозненностью нового царя, Федора Ивановича, отказом астраханских воевод выдать ногаям литовских полоняников, которые ухитрились сбежать из улусов под защиту русских властей, недостаточным дипломатическим почетом (низким рангом послов из Москвы и малым размером жалованья) и т. п. (НКС, д. 10, л. 135 об.; 1586 г., д. 8, л. 8, 27, 28).