История Ногайской Орды

И все же полной покорности не наблюдалось. Бий Ураз-Мухаммед болезненно воспринимал ослабление своей Орды, вовсе не желая превращаться в царскую марионетку. В 1596 г. крымский хан Гази-Гирей получил от него письмо с жалобами, что «жить… мне от московского немочно: поставил… на Яике город и кладбища… наши у нас отнял, и называет… нас себе холопи» (КК, д. 21, л. 670–670 об.). Русское правительство, разумеется, знало о недовольстве кочевников, и хотя те в целом не представляли существенной военной угрозы, царь Б.Ф. Годунов велел астраханским воеводам вносить смуту и раздоры в их среду, «дабы Астрахани не отъяли и не поднесли бы войны против него» (Новый 1853, с. 51, 52; см. также: Патриаршая 1910, с. 52; Соловьев 19896, с. 363; Татищев 1966, с. 288). Эти интриги в значительной степени способствовали очередной кровавой распре в Большой Ногайской Орде, когда ее жителям и подавно стало не до противостояния с Россией.

Большие Ногаи и Россия в первой трети XVII в.

История остатков Большой Ногайской Орды очень тесно связана с Россией, и мы уже осветили многие аспекты их взаимоотношений в главе 9. Кроме того, данная эпоха детально исследована А.А. Новосельским. Поэтому здесь ограничимся кратким напоминанием основных этапов.

Нурадин Иштерек в 1600 г. был провозглашен бием по пожалованью Бориса Годунова. Эта поддержка диктовалась и наличием тогда в Орде другого авторитетного лидера — антимосковски настроенного Джан-Арслана б. Уруса. После свержения Годунова Иштерек не порвал с Россией, присягнув Лжедмитрию I. Лишь в 1607 г. начались ногайские вторжения на Русь. Формальный разрыв произошел, когда бий объявил о своем переходе под покровительство султана. Вскоре его войска сожгли Саратов, угрожали Самаре и, возможно, участвовали в разорении Царицына (Гераклитов 1923а, с. 197; Леопольдов 1860, с. 15, 16). Для русской внешней политики в 1608–1613 гг. Большая Ногайская Орда фактически стала недоступной (Новосельский 1948а, с. 65).

Но русская Смута начала утихать. На Москве воцарился избранный Собором монарх, которому изъявила повиновение Русская земля, и вновь замаячила перспектива возрождения сильной и жесткой царской власти. Иштерек вынужден был пойти на попятную. Уже в августе 1613 г., едва узнав об избрании Михаила Федоровича, он прислал ему поздравление и покаяние в прежних «винах», с просьбой «с любовью в холопство нас принята» (НКС, 1613 г., д. 4, л. 20; Патриаршая 1910, с. 134). Правда, вначале он сотрудничал с мятежным атаманом И. Заруцким и дал ему аманатов, но после окончательного разгрома Заруцкого царскими войсками прикочевал к Астрахани. В январе 1615 г. он принес шертную клятву перед воеводами, обязавшись от своего имени и от лица «своего, Тинехматова, и Исупова родства» сохранять верность царю, жить только в окрестностях Астрахани, не воевать «украйны», информировать Москву о любых проявлениях внутренней розни в Орде и т. д. (НГ, д. 25, л. 5–9; НКС, 1615 г., д. 5, л. 12).

До своей смерти в 1619 г. он в целом соблюдал эти условия и в конце жизни считал себя вправе заявить воеводам: «Вашему государю никто таков друг не был, как я!» (НКС, 1616 г., д. 2, л. 3). Следовать этой политике он завещал детям и племянникам (НКС, 1619 г., Д. 1, л. 16).

Примирение было довольно условным. Во-первых, Иштерек не без колебаний расставался с надеждой обрести полную независимость для Орды; во-вторых, многие эли ему уже не подчинялись или подчинялись лишь номинально, признавая старшинство бия над остальными мирзами. В марте 1617 г. боярин Ф.И. Шереметев отговаривал английского посла от поездки Волгой в Иран, поскольку «по Волге проезд страшен — кочуют Большие Ногаи» (Соловьев 1990, с. 85).

В руках у русских властей явно не было средств, чтобы бесповоротно смирить кочевников и заставить их подчиниться. Из двух вариантов— сплотить ногаев под главенством послушного бия или расколоть и максимально ослабить их — правительство все чаще склонялось к последнему. Последовательная политика на раздувание распрей началась, как мы видели, еще в конце XVI в. Б.Ф. Годунов наставлял воевод именно в этом духе. Н.М. Карамзин отмечал, что, «вопреки летописцу, государственные бумаги представляют Бориса миротворцем ногаев, по крайней мере, главного их улуса — Волжского» (Карамзин 1989, кн. 3, с. 49). Однако учет всего комплекса документов заставляет считать магистральной линией русской политики в Большой Ногайской Орде именно провоцирование раздоров. В главе 9 неоднократно приводились откровенные высказывания воевод о желательности внутриногайских усобиц — во избежание угрозы набегов. Мирзам же при этом внушалось, будто «великому государю ссора их ногайская не годна, а годна… великому государю то, чтоб они были, нагаи, все… в соединенье и в покое» (НКС, 1620 г., д. 1, л. 13). Но в просьбах доверчивых мирз или бия помирить враждующие лагеря неизменно отказывали и всячески разжигали ссоры, «смотря по мере».