Читаем История Ности-младшего и Марии Тоот полностью

— Сведения поступили уже ко мне со всех сторон, и я знаю почти все, что нужно для начала штурма, для первых шахматных ходов. Сам Михай Тоот — честный, прямой и здравомыслящий плебей. Из-за этой своей холодной трезвости он для нас неприступный бастион, крепкая стена, и тут только голову сломишь. А вот его жена, дочь пожоньского красильщика, некая Кристина Кольбрун, женщина честолюбивая, тщеславная, только и думает, как бы вскарабкаться повыше. При всем том порядочная гусыня и дрожит над своей единственной дочкой, как, курица над цыпленком. Есть в ней немного и той самой спеси, какой отличаются выскочки. Словом, для осуществления наших замыслов она вполне подходящая особа. Это картонная стена рядом с крепким бастионом, и ее можно пробить в любой точке и когда вздумается. Да и пробивать не к чему. Она открывается любым ключом. Ну, а теперь, Фери, поговорим о «ней». Да ты же покраснел!

— Нет, нет, это я дымом поперхнулся.

— Ну, ну! Итак, что касается девицы, это приятное создание — она скромна и непосредственна. Получила хорошее образование, однако не синий чулок. Туалеты ей заказывают в Париже у Ворта, и тем не менее она не разыгрывает из себя этакую сельскую герцогиню. По всем признакам — чуть сентиментальна. Начиталась немецких романов. Непременно хочет, чтобы ее обожали ради нее самой. Впрочем, я вовсе не считаю это невозможным; она довольно хорошенькая девчушка. Правда, мне еще не довелось ее увидеть, но так говорят люди, которым я доверяю. Ну, ладно, пускай она ценит себя, но зачем требовать от людей невозможного? Ведь как-никак, а громадное состояние от нее неотделимо, и тут уж ничего не попишешь. Если у кого-нибудь красивые глаза и вместе с тем красивый лоб, так нельзя требовать от обожателя: «Люби меня только за мои глаза», — он, быть может, и сам не знает, за что любит. Красивое лицо большое подспорье красивой фигуре, так же как и красивая фигура мчится на помощь красивому лицу, а им обоим, вместе взятым, немалую подмогу оказывают туалеты от Ворта, вернее, то, что связано с ними: сундук с деньгами. Изучить эти взаимодействия все равно невозможно. Тот, кто очарован, понятия не имеет, откуда у него собрались все впечатления, из которых он и вьет сверкающий ореол вокруг обожаемого чела. Герцогская корона придает прелесть даже веснушкам, но и корона волос — тоже. От взгляда двух горящих глаз и бедность улетучивается как камфара. Словом, тут одни чудеса. Но тебе-то, стреляному воробью, к чему это объяснять?!

— Поверьте, тетушка Мали, ваши слова очень поучительны.

— Так вот, у Мари Тоот есть один пунктик, мой муж уже говорил тебе о нем. Она с опаской относится ко всем своим поклонникам, думая, что зарятся только на ее деньги. Потому и отказывает одному за другим. Говорят, отвадила уже многих, кто просил ее руки. Бесспорно, оснований у нее на это более чем достаточно; ведь сколько голодранцев-кавалеров ни есть в окрестных комитатах, все уже попытали счастья у Тоотов.

Слух о богатой невесте разошелся повсюду. И вот баричи слетаются, как мухи на мед. Это, можно сказать, их «последний заплыв» — пытаются удержать землю, которая уплывает у них из-под ног. Есть претенденты даже из Шарошского комитата. Дом у Тоотов всегда набит битком. Моя кумушка, госпожа Шайтари, рассказывает, что там с утра до вечера жарят-парят, сливки взбивают, мак толкут в ступке… Одна коляска въезжает, другая выезжает. Мамаша Тоот счастлива безмерно, папаше все это начинает надоедать, он злится иногда, а самой наследнице окончательно опротивели комплименты рыцарей, и она холодна с ними, как сосулька. Более того, сейчас, — и это понятно, — у нее развилась просто мания, что все только и охотятся за ее приданым. Так как будто обстоят дела с самой девушкой.

— Да, не больно утешительно, — заметил Фери Ности, сразу приуныв.

— А ты не вешай нос на квинту, дело хоть и обещает быть трудным, но как раз тем и интересно — меня, во всяком случае, оно потому и занимает. Видишь ли, голубя поймать не хитрое дело, бросишь ему два-три пшеничных зернышка, и он уже слетел на них. А вот застрелить его трудно, потому что летает он по-особенному. И все-таки настоящие господа не ловят его в силки, а предпочитают стрелять. Оно и трудней, и приятней.

— Пожалуй, и это верно.

— Большое счастье, что намедни после собрания ты уклонился от знакомства с ней. Теперь было бы все кончено. Ведь твоя персона еще подозрительней, чем чья-либо.

— Почему, тетушка?

— Потому что, и не сердись на меня, твоя почтенная особа, словно транспарант, кричит уже издалека: «Ищу богатую невесту!» И вывеска эта еще будто лампионами освещена. А нам, исходя из всего, что мы знаем, следует вести осаду очень осмотрительно, применяя тончайшую стратегию.

— Я и сам это понимаю, но…

— Надо заставить ее поверить, что ты влюблен бескорыстно. Придется и романтики немножко подбавить… точно дрожжей в тесто.

— Да, конечно, но…

— Пожалуйста, не перебивай, а то собьешь меня с толку. Молчи и слушай, что тебе надо делать. Прежде всего ты должен узнать, какие газеты и журналы выписывают Торты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века