Все прошло на ура. Кроме, пожалуй, экзаменов. Синьора с голубыми волосами не предупредила меня, что они гораздо сложнее школьных. Особенно трудным был экзамен по латыни, но и по другим предметам испытания были не намного проще. На каждом из них преподаватели самым тщательным образом проверяли мои знания. Я отвечала многословно, порой не по делу, часто делала вид, что правильный ответ вертится у меня на языке. Экзаменатор по итальянскому вел себя так, будто его раздражал уже звук моего голоса: «Синьорина, вы не аргументируете свои выводы, а порхаете по ним бабочкой. Вынужден отметить, что вы, синьорина, с легкостью беретесь судить о вещах, о которых не имеете ни малейшего представления». Я стушевалась и потеряла нить своих рассуждений. Профессор заметил это и, насмешливо взглянув на меня, предложил рассказать о какой-нибудь недавно прочитанной книге. Очевидно, он имел в виду итальянского автора, но я его не поняла и ухватилась за первое, что пришло мне в голову. Я вспомнила наши прошлогодние разговоры в Искье, на пляже Читара, о Беккете и слепом Дэне Руни, который хотел стать еще и глухонемым. Насмешливое выражение на лице профессора сменилось глубокой задумчивостью. Он прервал меня и отправил к историку, который оказался не лучше. Он засыпал меня вопросами, сформулированными с чрезвычайной точностью и требовавшими таких же ответов. Никогда еще я не чувствовала себя такой тупицей, даже в худший период учебы в школе, когда еле-еле переползла в следующий класс. Тем не менее я ответила на все вопросы и назвала все даты и факты, но назвала их приблизительно. Если мне задавали уточняющий вопрос, я пасовала. Наконец профессор недовольным тоном спросил:
– Вы когда-нибудь что-нибудь читали помимо школьных учебников?
– Да, я читала книгу о государственном устройстве.
– Какого автора?
– Федерико Шабо.
– Расскажите, что именно вы поняли из того, что он пишет.
Он внимательно слушал меня минут пять, после чего прервал и сказал, что экзамен окончен. Я не сомневалась, что наговорила глупостей.
Я долго плакала, как будто по собственной небрежности потеряла лучшую часть себя. Потом я сказала себе, что нечего отчаиваться, ведь я всегда знала, что ничего собой не представляю. Я не Лила и не Нино – вот кто действительно одарен от природы. А я замахнулась на то, на что не имела права, и понесла заслуженное наказание.
Но оказалось, что экзамен я сдала. Мне предоставили отдельную комнату в общежитии – с кроватью, которую не надо было раскладывать вечером и складывать поутру, с письменным столом и набором необходимых книг. Я, Элена Греко, девятнадцати лет, дочь швейцара, была готова вырваться из своего квартала и покинуть Неаполь. Одна.
81
Дни понеслись с лихорадочной быстротой. Короткие сборы: немного одежды, кое-какие книги. Недовольное ворчание матери: «Если заработаешь денег, пришли мне по почте. И кто теперь будет помогать твоим братьям и сестре с уроками? Из-за тебя они скатятся на двойки. Но тебе-то что, ты только о себе думаешь. Я всегда говорила: ты считаешь себя лучше других». Грустные сетования отца: «Что-то колет вот здесь, что бы это могло быть? Иди, попрощайся с папой, Лену. Неизвестно, застанешь ты меня в живых, когда вернешься, или нет». Настойчивые крики братьев и сестры: «А если мы к тебе приедем, ты оставишь нас ночевать? А мы будем кушать прямо у тебя в комнате?» Паскуале тоже внес свой вклад. «Смотри, Лену, за учебой не забывай главного, – поучал он меня. – Помни, кто ты есть и на чьей ты стороне». Несчастная Кармен, так и не оправившаяся после смерти матери, помахала мне на прощанье рукой и расплакалась. Альфонсо моя новость буквально ошеломила. «Я так и знал, что ты будешь учиться дальше», – буркнул он. Антонио, похоже, вообще не понял, куда и зачем я уезжаю, и на все мои слова твердил одно: «Мне теперь гораздо лучше, Лену! Я совсем здоров! Это все армия виновата, это в армии я заболел». Энцо ограничился тем, что сжал мне руку, да так сильно, что она у меня ныла несколько дней. И только Ада спросила: «А Лине ты рассказала? Рассказала?» Потом фыркнула и добавила: «Обязательно расскажи, она от зависти лопнет».
Я подумала, что Лила, наверное, и так все знает, или от Альфонсо, или от Кармен, или от мужа, которому Ада не могла не сообщить, что я уезжаю в Пизу. Раз она не пришла меня поздравить, рассудила я, значит, и вправду расстроилась. С другой стороны, даже допуская, что она ничего не знает, я не собиралась бежать к ней делиться своими новостями после того, как мы целый год почти не разговаривали. Не хотелось бахвалиться перед ней выпавшей мне удачей. Поэтому я отмахнулась от мыслей о Лиле и занялась последними сборами. Я написала Нелле, рассказала ей об изменениях в моей жизни и попросила дать мне адрес учительницы Оливьеро. Я навестила родню отца, двоюродный брат которого обещал одолжить мне старый чемодан. Я обошла своих учеников, родители которых со мной еще не расплатились, и получила последние деньги.