История нового имени

У девчонок нашего квартала было принято говорить про парня, который не обращал на нас внимания, что он не мужчина. Энцо был мужчина или нет? Я ничего не понимала в некоторых темных аспектах мужской натуры, да и никто из нас не понимал, но каждый раз, когда поведение парня не соответствовало нашим ожиданиям, мы навешивали на него этот ярлык. Большинство мужчин – братья Солара, Паскуале, Антонио, Донато Сарраторе, даже Франко Мари, мой парень из университета, – не скрывали, что их тянет к женщинам. Это проявлялось у них по-разному: в агрессии или покорности, в небрежности или внимании, но, несомненно, проявлялось. Были и другие, такие как Альфонсо, Энцо или Нино. Эти вели себя отстраненно, словно между ними и женщинами существовала некая стена, и преодолеть ее следовало женщине. После армии принадлежность Энцо к этой последней категории стала еще очевидней: он не только не предпринимал ровным счетом ничего, чтобы понравиться женщинам, он не предпринимал ничего, чтобы понравиться хоть кому-нибудь. И так невысокий, он как будто еще ужался, превратившись в плотный сгусток энергии. На лице выступали туго обтянутые кожей скулы, походка стала механической – шагая, он перебирал ногами, но руки, шея, голова оставались неподвижными; даже его пышная светло-рыжая шевелюра казалась застывшей. Сообщив Паскуале и Антонио, что готов поговорить с Лилой, он не собирался с ними это обсуждать: сказал как отрезал. Добравшись до Флегрейских Полей, он не стал топтаться на месте. Нашел нужную улицу, дом и подъезд, поднялся по лестнице и решительно позвонил в дверь.

95

Нино не вернулся ни через десять минут, ни через час, ни на следующий день, и Лила впала в отчаяние. Она страдала не оттого, что ее бросили, а от унижения. Пусть в глубине души она допускала, что не годится Нино в спутницы жизни, но то, каким образом он ей это подтвердил, исчезнув из ее жизни после двадцати трех дней счастья, было для нее невыносимо. От злости она выбросила все, что он оставил в квартире: книги, трусы, носки, свитер и даже огрызок карандаша, – тут же раскаялась и разрыдалась. Когда слез у нее больше не осталось, она посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась – опухшая, страшная, глупая. Она поняла, что злость на Нино, которого она так любила и который, как она думала, любил ее, открыла ей глаза. Внезапно квартира предстала перед ней во всем своем убожестве – отвратительной шумной дырой. Она ощутила мерзкий запах, увидела тараканов, ползущих из-под входной двери, и пятна сырости на потолке и впервые в жизни почувствовала, что ее снова настигает детство – не пора мечтаний о будущем, а годы нищеты, унижений и побоев. Ей вдруг стало ясно, что греза о богатстве, которая поддерживала нас, когда мы были девчонками, улетучилась без следа. Хотя квартирка на Флегрейских Полях была еще хуже, чем та, в которой она выросла, хотя ее положение усугублялось беременностью, хотя она за несколько дней потратила все свои сбережения, она поняла, что богатство не может служить наградой за муки, потому что оно ничего не значит. Наши детские мечты о сундуках, полных золотых монет и драгоценных камней, воплотились в кассовый ящик колбасной лавки и раскрашенную металлическую коробку магазина на пьяцца Мартири, но волшебство больше не работало. Деньги и вещи, которые на них можно было купить, обернулись разочарованием. Ей ничего не надо было ни для себя, ни для будущего ребенка. Быть богатой для нее означало быть рядом с Нино, но Нино ушел, и она обеднела. Против этой бедности деньги были бессильны. Выхода у нее не было – начиная с детства она совершила слишком много ошибок, которые привели к этой, последней, которая заключалась в том, что она поверила в Нино Сарраторе, в то, что он не сможет жить без нее, как она не могла жить без него, в то, что он – ее судьба, что их любовь будет длиться вечно и им ничего не будет нужно, кроме друг друга. Она ощутила свою вину и решила, что больше не выйдет из дома, не станет его искать, перестанет есть и пить и будет ждать, пока ее жизнь, вместе с жизнью ее ребенка не потеряет всякий смысл, а из головы не исчезнет все то, из-за чего она стала такой плохой и злой, из-за чего ее и бросили.

В дверь позвонили.

Она подумала, что это Нино, и открыла. Это был Энцо. Она ему обрадовалась. Подумала, что он принес ей фруктов, как много лет назад, когда они были детьми и она победила его в состязании, устроенном директором и учительницей Оливьеро; он еще бросил в нее камень. Она засмеялась. Ее смех не понравился Энцо – в нем было что-то болезненное. Он вошел, но дверь за собой не закрыл, чтобы соседи не подумали, что Лила принимает мужчин, как какая-нибудь шлюха. Он огляделся, увидел, что Лила плохо выглядит, и, хотя он не заметил того, что было еще незаметно, – ее беременности, – понял, что ей и правда нужна помощь. Она еще не перестала смеяться, когда он заговорил своим серьезным и лишенным эмоций голосом:

– Собирайся, пойдем.

– Куда?

– К твоему мужу.

– Это он тебя прислал?

– Нет.

– А кто?

– Никто.

– Не пойду.

– Тогда я тоже останусь.

– Навсегда?