История нового имени

Большую половину ночи мы провели в ее комнате, выключив свет и заперев дверь. Она говорила, а я слушала. Лила лежала возле окна, и в свете луны я видела волоски у нее на шее и изгиб ее бедра. Я лежала у стены, на месте Стефано, и думала: каждые выходные здесь спит ее муж, и днем и ночью, он притягивает ее к себе и обнимает. А сейчас она лежит на этой самой кровати и рассказывает мне о Нино. Ее слова стирают из памяти образ ее мужа, а с простыней – следы их супружеской любви. Она говорит о Нино и тем самым приглашает его сюда, в эту комнату, она представляет, что он лежит рядом с ней, она забывает обо всем остальном и потому не чувствует за собой никакой вины. Она признается мне в таких вещах, о которых вообще не говорят с другими. Она признается, как сильно желает человека, которого я давно люблю, убежденная, что я настолько слепа и бесчувственна, что не увидела в нем то, что сумела увидеть она, что я никогда не понимала, как он прекрасен. Не знаю, притворялась она или правда верила – и в том есть доля моей вины, потому что я всегда была скрытной, – что я с самой начальной школы была слепой и глухой, и только ей здесь, на Искье, удалось благодаря сыну Сарраторе открыть освобождающую силу страсти. Как же я ненавидела ее самонадеянность, отравой проникавшую мне в кровь! Но я не могла сказать ей: с меня хватит! – уйти к себе в комнату и выплакаться, а вместо этого сидела с ней и еще пыталась ее успокаивать.

Я изображала рассудительность, которой во мне не было и в помине. – Это все море, – внушала я ей, – свежий воздух и безделье. Да и Нино умеет кому угодно заморочить голову: послушать его, так все на свете легко и просто. К несчастью для него, завтра приезжает Стефано, и по сравнению с ним Нино покажется тебе мальчишкой, вот увидишь. Он такой и есть, уж я-то хорошо его знаю. Это нам он представляется кем-то необыкновенным, но вспомни, как обращался с ним сын профессора Галиани, и сразу поймешь, что мы сильно его переоценили. Конечно, на фоне Бруно он блистает, но, в конце-то концов, кто он такой? Всего-навсего сын железнодорожного контролера, помешанный на учебе. Не забывай, он ведь родом из нашего квартала, он такой же, как мы. Ты еще в школе была умнее его, хоть он и старше. А посмотри, как он пользуется своим другом! Тот всегда один за все платит, и за газировку, и за мороженое…»

Мне было нелегко все это говорить, ведь я понимала, что лгу. Но главное, все мои усилия были напрасны: Лила со мной не соглашалась, я снова ей возражала. Наконец у нее лопнуло терпение, и она бросилась на защиту Нино, ясно давая мне понять, что, в отличие от меня, может судить о том, что он за человек. Она недоумевала, за что я так его ненавижу, и требовала ответить, что я против него имею.

– Он ведь тебе помогал, – напомнила она, – хотел опубликовать в журнале твою дурацкую заметку. Иногда ты меня просто бесишь, Лену. Ты всех готова смешать с грязью, даже тех, от кого не видела ничего, кроме добра.

Я поняла, что больше не выдержу. Я наговорила гадостей про любимого человека, лишь бы ей стало легче, и вместо благодарности получила оскорбления.

– Делай что хочешь, – сказала я, – а я пошла спать.

Лила сразу сменила тон, обняла меня и чуть слышно прошептала:

– Скажи, что мне делать?

Я недовольно отстранилась и пробормотала, что это решение должна принять она сама – не могу же я думать за нее.

– Что сделала Пинучча? – ответила я вопросом на вопрос. – Она повела себя гораздо лучше, чем ты.

Она нехотя кивнула, и мы помянули Пинуччу добрым словом. Под конец Лила, испустив тяжкий вздох, сказала:

– Ладно. На пляж я завтра не пойду, а послезавтра вместе со Стефано вернусь в Неаполь.

62

Суббота выдалась ужасная. Лила и правда не пошла на пляж. Не пошла и я, хотя весь день думала о Нино и Бруно, которые напрасно ждали нас у моря. Мне хотелось сказать: – Я сбегаю, быстренько окунусь, и назад. Но я не посмела. Не посмела я и спросить, что мне делать. Собирать чемодан или как? Уезжаем мы или остаемся? Я помогла Нунции навести в доме чистоту и приготовить обед и ужин, то и дело заглядывала к Лиле, которая валялась в постели, читала и писала в свою тетрадь. Нунция кликнула ее обедать, но она не отозвалась. Нунция пошла за ней, но она так хлопнула дверью, что стены затряслись.

– Она перекупалась, – сказала Нунция, пока мы вдвоем обедали. – Это вредно для здоровья.

– Я тоже так думаю.

– И она так и не забеременела.

– Вот именно.