История Нового Каллена — Недосягаемая (СИ)

— Я просила Карлайла взять тебя под свою защиту, — тихо продолжила она, снова душераздирающе впиваясь в меня. — А ты грозишься раскрыть нас всех, неблагодарная дрянь! — Таня снова вспышкой очутилась слишком близко, меня передернуло, и я неосознанно закрыла глаза, оттягивая момент нападения. Я не хотела в последнюю секунду своей жизни видеть, как из-под ног опять уходит пол и самый дорогой мне человек превращается в пепел прожитых дней. — С кем ты пила? Что успела разболтать тому мальчишке? — Ее урчащий, утробный голос снова доносился из другого конца кабинета, а Карлайл, как живой щит, встал между мной и матерью. Почему же ты молчишь, Карлайл? Почему ты онемел тогда, когда твоя лощеная дипломатия может хоть как-то помочь? — Что будет дальше, Лиззи? Что ты сотворишь в своих попытках добиться желаемого?! Сожжешь дом?! Сбросишься со скалы?!

Я отчаянно замотала головой, чувствуя, как вместо привычной обиды и ранимой злости от ее резкого тона я чувствую самый настоящий, животный страх. По щекам заструились слезы, и я стирала их руками в остервенелой попытке сохранить лицо. Зубы приходилось сжимать до скрипа и боли, чтобы не разрыдаться в голос прямо сейчас.

— Таня, не стоит так уж драматизировать, — раздался мягкий голос Каллена, и я отшатнулась, как ошпаренная, когда он протянул ко мне руку с носовым платком. Доктор тщетно пытался меня успокоить своим пронзительным взглядом. Я дрожала всем телом, обнимая колени и пытаясь стать как можно меньше, незаметнее, исчезнуть отовсюду. Лучше бы я разбилась в том самолете. Лучше бы выжил Арчи, и нас нашли люди благодаря его пронзительному плачу и отчаянной детской жажде жизни. Лучше бы ни один вампир никогда не появлялся в моей жизни.

— Ты доведешь ее до нервного срыва, Таня. Она регрессирует, — продолжил Карлайл. — Посмотри, что она делает с руками. Ты довела ее, если она использует подобные защитные механизмы в таком возрасте.

Я поймала себя на том, что действительно нервно обсасываю костяшки пальцев, и поспешно спрятала дрожащую обслюнявленную руку за спиной.

Доктор оставил свою подачку на диване возле меня и медленно прошествовал к матери, которая безмолвно стояла у окна, смотря куда-то вдаль. Ее больше не трогали мои слезы. Ее холодность, отстраненность и отчужденность имеют лишь одно значение…

— Я обещала, что ты не доставишь проблем. Я гордилась тем, какая ты понимающая, как легко адаптируешься к таким новым и неожиданным жизненным обстоятельствам, — тихо начала она, так и не двигаясь с места. — Ни разу за всю нашу совместную жизнь ты не позволяла себе подобных выходок. А сейчас… — Ее глаза выглядели устало. Я не смогла удержать ее тоскливого взгляда и уставилась себе в колени.

— Я чувствую себя преданной, — холодно произнесла Таня и забила последний гвоздь в мой гроб. — Преданной самым родным человеком на свете. Мне за тебя очень стыдно, Мишель Элизабет.

Я не смогла сдержать истерического рыдания, что рвалось из самого горла. Я не могла, не могла молчать, но человеческая речь была утрачена. Вместо нее вырывались неконтролируемые гортанные всхлипы, слезы застилали глаза. Я заламывала руки, металась по прохладной коже дивана, судорожно билась головой о деревянные подлокотники, будто размазанная по стенке этого самого дома непрошенная моль.

— С нее и так достаточно. Послушай меня, Таня. Я думаю, Лиззи осознала свою ошибку и больше не совершит никаких необдуманных поступков. — Карлайл все пытался урезонить мать, которая, похоже, так и не закончила топтать меня каблуками своих Лабутенов. — Тебе не стоит заканчивать на такой ноте… У нее истерика, дорогая.

Blue October — Hate me

Они принялись говорить между собой, а я закрыла звенящие уши ладонями. Отвратительно, что все в доме нас слышат. Все знают. Все согласны с авторитетами обеих семей, но никак не с моей незначительной мольбой. Никто не придет на помощь. Для них я такое же пустое место, как и семь миллиардов других людей на планете. Пустое место; даже не еда.

— Послушай меня сейчас очень внимательно, Лиззи, и как следует подумай над тем, что я скажу. — Ледяные ладони матери на моих запястьях вернули мне слух. Я затаилась, как пресловутый мышонок перед нападением кобры. — Я действительно понимаю, что ты все еще ребенок, подросток с бурлящими гормонами, или как там вас теперь называют. — Она сидела прямо передо мной и тщательно выворачивала меня наизнанку.

Я готова была простить каждое ее слово, каждый злой взгляд, броситься в объятия личной губительной кобры, предложить себя на обед. Пускай только она примет меня обратно в свою душу. Только не бросай меня, мама.

— Если бы ты так вела себя с нами после того, как я тебя нашла… — Она на секунду замолчала и словно прислушалась к чему-то. — Ты бы ни за что не осталась жить в нашем доме.

Рухнули стены. Рухнуло мое сердце. Рухнул мой мир. Мышонок скользнул вниз по склизкому пищеводу, а змея равнодушно зашелестела прочь по своим делам.