История нравов. Галантный век

Когда потом в XVIII веке индийские богатства несметными массами стекались в Лондон, когда английская буржуазия сделалась богатейшим классом мира, она, правда, была лучшей заказчицей Франции. Однако экономическая и политическая независимость Англии воспитала буржуазию в духе самосознания. Английская буржуазия могла, правда, позволить абсолютистской культуре Франции пригласить ее к своему столу, но никогда не позволила бы ей поработить себя.

Скорее имело место противоположное явление: французская культура подверглась в Англии порабощению, так как английские экспроприаторы довели ее до смешного. Современное буржуазное государство уже расправляло здесь свои могучие члены, а с тем вместе родилась и буржуазная культура. Правда, родилась она не как феникс из пепла абсолютизма. Она скорее выскочила на мировую сцену как веселый арлекин, шутки ради сшивший себе костюм из культуры всех стран, чтобы крикнуть им самодовольно: я ваш наследник.

Так как представления о жизни носят не метафизический характер, то есть складываются не сами по себе, а всегда являются кристаллизацией экономических и политических условий, то определенной экономической и политической ситуации соответствует совершенно определенная общая культура.

Мы уже рассмотрели главнейшие черты порожденной абсолютизмом общей культуры. Но, для того чтобы получить достаточно крепкий базис, для наших дальнейших описаний мы должны указать в этой вступительной главе еще более подробно, чем было сделано до сих пор, на главнейшие общественные излучения княжеского абсолютизма.

К числу важных для характеристики общей картины эпохи порождений абсолютизма принадлежит возникновение верноподданнической психики, как результата полного политического порабощения народов.

Эпоха Ренессанса, возродившая индивидуализм, выставила как высшую добродетель человека самосознание личности. Это индивидуалистическое самосознание привело к гражданской гордости со всеми ее чудесными откровениями во всех областях жизни. Так как культура Ренессанса выстраивалась на гражданской свободе, то ее защита считалась почетнейшей и высшей обязанностью каждого. Когда абсолютизму удалось сломить гражданскую свободу и низвести народ до уровня стада баранов, то нравственный закон эпохи перекинулся в свою собственную противоположность, так как интересы абсолютизма требовали наличия совсем иных «добродетелей». Отныне нравственным долгом каждого становилось «верноподданническое» подчинение власти абсолютного государя, а постоянное соблюдение этого принципа — высшей и похвальнейшей добродетелью гражданина. Ведь держать стадо баранов в повиновении можно только тогда, когда отдельная личность отказывается от собственной воли и беспрекословно подчиняется приказаниям вожака. Так как духовное влияние на массы, их психическое порабощение всегда тем глубже, чем ярче обнаруживается господствующая власть в области политической, то абсолютизм этой цели достиг в совершенстве, ибо, как известно, никакая другая исторически сложившаяся власть не могла так категорически распоряжаться народом, как именно абсолютизм.

Наиболее характерная черта верноподданнической психики — принимаемая как нечто естественное и само собой понятное — несамостоятельность отдельного лица: каждый слушается без колебания и без раздумья. Люди не верят больше в себя, так как у них нет больше идеалов, созданных ими же самими: у них есть только идеалы, навязанные им насильно. Поведение их поэтому лишено всякого истинного величия, как лишена его и общая картина культуры такой эпохи. Люди уже не устанавливают новых вех, новых целей для человечества, они, напротив, услужливо помогают, когда абсолютный монарх произвольно переставляет пограничные столбы своих прав, возводит выше валы своего могущества и грубой рукой срубает древо свободы, вокруг которого народы плясали в дни юности в радостном сознании своей силы.

Подданный из принципа трус, из покорности глуп и из мести подл. В этом все проявления его жизнеспособности — в раболепстве, в сервильности, ставшей тогда массовым явлением. Одно неотделимо от другого. Там, где существуют подданные, неизбежна сервильность. Сервильность не что иное, как официальная форма подчинения господину в полной уверенности в законности такого подчинения. Подданный говорит своему господину: «Топчи меня, обесчесть меня, унижай меня — для меня все почет и наслаждение; я буду целовать ногу, которая ступала по мне, я сам укажу путь к моему позору, который для тебя — удовольствие». И так рассуждают все классы. Только форма рассуждения иная, в зависимости от того, отличался ли класс раньше развитым политическим сознанием или нет.