История нравов. Галантный век

Всякая эпоха декаданса характеризуется в половой области заметной склонностью к рафинированности наслаждения. Эта склонность обнаруживается в двух типических явлениях — в беззастенчивом разврате, часто доходящем до противоестественности, гоняющемся за все новыми техническими ухищрениями в сфере физического наслаждения, и, во-вторых, в резиньяции, известной под названием сентиментальной любви. И то и другое служит теми возбуждающими средствами, в которых нуждаются в первом случае натуры сильные, во втором — натуры слабые, чтобы испытать те ощущения, которые они уже не могут испытать при нормальных условиях.

В литературе наиболее известные типы в этом отношении — преступный сладострастник Вальмон и разочарованный, слабый Вертер. В эпохи упадка люди вроде Вальмона и Вертера становятся явлениями массовыми, перестают быть индивидуальными типами, а их житейская философия становится моралью эпохи, то есть, с одной стороны, господствующих классов, а с другой — угнетенных.

Как ни противоположны на первый взгляд обе эти формы проявления декаданса, они тем не менее по существу тесно связаны друг с другом. Это два, правда, враждебных брата, но все же брата, причем все равно, представляют ли они явления индивидуальные или же массовые. Оба эти явления связаны с умственной разнузданностью и скорее дело разума, чем сердца. Оба выражают стремление к чисто умственному повышению наслаждения. Оба ставят философию и рефлексию на место действия, и ставят их на первое место. Если в разврате, до которого доводили любовь сильные натуры и господствующие классы, половой акт перестал играть главную роль, уступая это место изысканным hors d’oeuvres, то в сентиментальной любви импотентных натур и угнетенных классов половая любовь кульминировала в лучшем случае в чувствительной переписке, в которой половой акт служит лишь средством эротического возбуждения. Если одно явление представляло собой до крайности доведенную активность, то другое — такую же крайнюю пассивность.

Когда в эпоху старого режима всеобщий упадок дошел до последней границы, то сентиментальность сделалась основным настроением всей эпохи, развилась во всеобщее мировоззрение, характеризовавшее не только взаимные отношения полов, но и весь комплекс духовных явлений.

К этому необходимо было прийти, когда нисходящий абсолютизм грозил поглотить в водовороте беззастенчивых оргий все добродетели. На почве этой исторической ситуации могла сложиться только философия отчаяния и резиньяции, а это именно и есть сущность сентиментализма. Сентиментализм как мировоззрение является поэтому идеологией не только бессильных индивидуумов и классов, а также и тех, кто чувствует себя обреченным и не думает о серьезном противодействии. Это мировоззрение проявляется лишь в слезливом ворчании, перегорает в слабосильных и чувствительных размышлениях.

Если условия возникновения и развития сентиментализма объясняют, почему он во второй половине XVIII века был составной частью всеобщего мышления и чувствования, то они же и объясняют нам, почему именно в Германии сентиментализм, как всеобщая жизненная философия, выступал особенно ярко и продержался особенно долго. В Германии бюргерство чувствовало себя дольше и глубже, чем где бы то ни было, беспомощным ввиду его полного духовного и политического порабощения.

Здесь, в Германии, было налицо особенно значительное число слабых индивидуумов, предававшихся резиньяции еще раньше, чем у них возникала воля к действию, не говоря уже о самом действии. Слабость и резиньяция — таковы единственные ясно различаемые характерные черты тогдашней немецкой буржуазии как класса. Сентиментализм нашел поэтому свое наиболее яркое выражение именно в Германии во всех духовных сферах, и особенно в любви, принимая порой характер настоящей эпидемии. Только в Германии была возможна вертеромания с ее гротескными проявлениями, возбуждавшая уже тогда — хотя весь мир был тогда пропитан этим духом — повсюду удивление и недоумение. Здесь, в Германии, это состояние все еще продолжалось даже тогда, когда в Англии и Франции буржуазия уже давно перешла к революционной деятельности, превратив политический идеал гражданской свободы в реальный факт.

Период чувствительной и слезливой любви, когда тратили больше чернил, чем спермы — ибо до объяснения леди исписывали по крайней мере несколько печатных листов бумаги, — продолжался в Германии даже еще в XIX столетии. Поэтому Вертер — не только гениальнейший анализ сущности немецкого сентиментализма как определенной философии любви, но и гениальная художественная формула политического и социального бессилия немецкого бюргерства покончить с феодализмом — формула, уловленная и созданная пророком.