История нравов России

Любопытно, что в первые годы царствования Александра I в среде молодежи петербургского высшего света появились тайные общества разгульного характера, причем многие из них преследовали любовные цели: «Любовные похождения были в то время в большой чести и придавали светскому человеку некоторый блеск и известность. Нравы регентства были не чужды нам, и у нас были в своем роде герцоги Ришелье» (216, 195). К числу отечественных волокит относился некто X, впоследствии посланник при одном из итальянских дворов; по числу побед он сравнялся с Дон — Жуаном — ему не была известна непокоренная красавица.

При Александре I расцвели и различные масонские ложи, к которым с недоверием относилась Екатерина II (вспомним ее гонения на Новикова). В 1802 году действительный камергер А. А.Жеребцов открыл в Петербурге ложу «Соединенные друзья», в которую входили представители знати: великий князь Константин Павлович, герцог А. Виртембергский, граф А. Остерман — Толстой, граф И. Нарышкин и др. Задача этой масонской ложи формулировалась так: «Стереть между человеками отличия рас, сословий, верований, воззрений, истребить фанатизм, суеверие, уничтожить национальную ненависть, войну, объединить все человечество узами любви и знания» (161, 159). Члены ложи «Соединенные друзья» должны были заниматься умозрительными размышлениями и стараться очистить «дикий камень», т. е. свою нравственность. В ней проповедывалась любовь к красоте жизни, повелевалось добиваться этой красоты для возможно большего числа людей и стремиться к устройству земного Эдема; великий храм человечества следовало воздвигнуть на трех столбах: силы, мудрости и красоты. В принципе, это значило, что должны исчезнуть такие пороки высшего света, двора и привилегированного сословия, как мотовство, пьянство, распутство, игры азартные и другие порочные нравы, а также пороки, присущие низшим сословиям российского общества того времени.

В России существовали и другие масонские ложи, однако, несмотря на их разнородность, для всех них общей чертой были религиозно–нравственные искания. Представляет интерес свидетельство А. Пушкина о масонах: «Мы еще застали несколько стариков, принадлежащих этому полуполитическому, полурелигиозному обществу. Странная смесь мистической набожности и философского вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия ярко отличали их от поколения, которому они принадлежали. Люди, находившие свою выгоду в коварном злословии, старались представить мартинистов заговорщиками и приписывали им преступные политические виды… Нельзя отрицать, что многие из них принадлежали к числу недовольных; но их недоброжелательство ограничивалось брюзгливым порицанием настоящего, невинными надеждами на будущее и двусмысленными тостами на франкмасонских ужинах» (217, т. VII, 352–353). Масонские взгляды содержали в себе элементы неприятия морали и нравов феодально–крепостнического общества и, последовательно проведенные, эти элементы могли привести и к политической деятельности. Следует отметить, что среди масонов было около 50 будущих декабристов, некоторые из них (Н. Муравьев; С. и М. Муравьевы — Апостолы, П. Пестель) вышли из масонских лож и в итоге на Сенатской площади масоны оказались пс разные стороны баррикад. После этого масонство перестало играть значительную роль в жизни общества.

Поколение, давшее людей 14 декабря, отличается от поколения своих отцов в мыслях и нравах — отцы были вольно: думцами, дети стали свободомыслящими деятелями. Указывая на это различие, В. Ключевский пишет, что «по высшему обществу в начале царствования Александра пробежала тень, которую часто забывают в истории общества того времени» (121, 221). Здесь — различие в воспитании аристократов: в XVIII веке гувернерами у детей высшего дворянства были: первый — парикмахер, второй — вольнодумец (напомним, что они рекрутировались из французов и немцев). В конце этого столетия в нашу страну хлынули эмигранты — аббаты и дворяне, значительная часть которых вышла из аббатов. Эти эмигранты — консерваторы и католики, а также и иезуиты — становятся гувернерами в домах высшего света. Но самое интересное впереди: иезуитское влияние, встретившись с вольтерьянскими преданиями отцов, сформировало у юных аристократов теплое патриотическое чувство, что не входило в расчеты воспитателей. «Это важная перемена, совершившаяся в том поколении, которое, сменило екатерининских вольнодумцев; веселая космополитическая сентиментальность отцов превратилась теперь в детях в патриотическую скорбь. Отцы были русскими, которым страстно хотелось стать французами; сыновья были по воспитанию французами, которым страстно хотелось стать русскими» (121, т. V, 228). Настроением того поколения, которое подняло восстание, объясняется весь ход дела.