История нравов России

М. Ломоносову приходилось нередко прибегать к помощи «меценатов», в частности И. И.Шувалова; он писывал хвалебные оды и панегирики своим «покровителям», однако не дорожил покровительством своих меценатов, когда шла речь о его чести или защите любимых идей. И вот представляют интерес нравы интеллигентов (ученых и литераторов), собиравшихся в доме И. И.Шувалова. На этих встречах они редко церемонились друг с другом и особенно, как рассказывает Шувалов, такими непримиримыми врагами были Ломоносов с Сумароковым: «В спорах Сумароков чем более злился, тем более Ломоносов язвил его; и если оба не совсем были трезвы, то оканчивали ссору запальчивою бранью, так что я вынужден высылать их обоих, или чаще Сумарокова. Если же Ломоносов занесется в своих жалобах, то я посылаю за Сумароковым, а с тем, ожидая, заведу речь о нем. Сумароков, услышав у дверей, что Ломоносов здесь, или уходил, или, подслушав, вбегает с криком: не верьте ему, ваше превосходительство, он все лжет; удивляюсь, как вы даете у себя место такому пьянице, негодяю. — Сам ты пьяница, неуч, под школой учился, сцены твои краденый! — Но иногда мне удавалось примирить их, и тогда оба были очень приятны»' (220,170–172). Однако их не всегда можно было примирить.

В одном из писем Ломоносова Шувалову от 19 января 1761 года говорится: «Никто в жизни меня больше не изобидел, как ваше высокопревосходительство: призвали меня сегодня к себе; я думал, может быть, какое нибудь обрадование будет по моим справедливым прошениям… Вдруг слышу: помирись с Сумароковым! т. е. сделай смех и позор! Не хотя вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал вам послушание; только вас уверяю, что в последний раз, — ваше превосходительство, имея ныне случай служить отечеству спомоществованием в науках, можете лучшие дела производить, нежели меня мирить с Сумароковым. Не только у стола знатных господ, или каких земных владетелей, дураком быть не хочу…» (220, 172).

Однако не все, подобно Ломоносову и Сумарокову, шумели на вечерах у Шувалова; среди литераторов встречались и служившие образцами светскости. К ним относился постоянный гость Шувалова, автор знаменитой «Душеньки» И. Богданович. Он всегда был одет щегольски в французском кафтане с кошельком на спине, с тафтяной шляпой под мышкой. Если Богданович не садился играть в карты, то рассказывал о новостях или сыпал шутками; он счастливо обладал свойством Ла–фонтена — под видом шутки, мимоходом, как будто ненарочно высказывать колкую и меткую правду, задевать различные самолюбия и в комплиментах высказывать истину.

Надо сказать, что в первой половине XVIII века с литераторами не очень–то церемонились при императорском дворе. Так, известно, что поэт Тредиаковский, который приводил в восторг двор Анны Иоанновны, как–то удостоился чести декламировать одно из своих произведений в присутствии самой императрицы. Его он прочитал, стоя на коленях у камина, и в благодарность получил пощечину от собственной руки ее величества. При Екатерине Второй такие нравы уже не культивировались; напротив, когда Сумароков поссорился в 1770 г. с актрисой Бельмонти и во время представления утащил ее со сцены, ибо запретил ей появляться в своих пьесах, то императрица отнеслась к поэту снисходительно (268). В ответ на его очень грубые и непочтительные письма, оправдывающие его поведение, она дала милый ответ.

Другой поэт, Г. Державин, играл почетную роль при дворе Екатерины, и по своим нравам он был сыном своего времени. Благодаря интригам он добивался влияния на решение тех или иных дел; играл в карты, что спасло его однажды от судебного разбирательства, участвовал в дуэлях и умел быть приятным в любом обществе. В. Ходасевич пишет: «У Алексея Петровича Мельгунова, на Мельгуновском тенистом острове…, на пикниках, средь умной и просвещенной беседы, он был занимателен. Масоны из мельгуновских друзей звали его в свою ложу, но он воздержался. Он был свой человек и на пышных пиршествах кн. Мещерского, с генералом Перфильевым, и среди людей не столь знатных, там, где попросту пенилась старая серебряная кружка, налитая пополам русским и английским пивом (в пиво сыпались гренки и лимонная корка). Женщины, чаще всего — доступные участницы холостых пирушек, находили в нем предприимчивого и веселого поклонника» (299, 109). Между прочим, он никого не выделял среди возлюбленных, так же он относился и к винам, он всех любил одинаково: