История о девочке, о корабле, который она смастерила, и о путешествии, опоясавшем всё Королевство фей

Девочка моментально сорвалась с места и побежала в ту сторону, откуда он раздавался. Ей пришлось обежать кругом Бриарий. Яго не отставал. На берегу рва она увидела Вивертеку: он стоял, вытянувшись во весь рост, и, виляя хвостом, словно собака, нашедшая тайник с косточками, выглядел как огромный рейсфедер. Перед ним высился забор, выглядевший как кимоно, растянутое на шелковых столбах. И который, естественно, не устоял под взмахом его лапы. Отадолэ склонился, чтоб рассмотреть клетку.

Это была деревянная, обветшалая клетка, — такой ловят лобстеоов, сразу догадалась Сентябрь. Она видела однажды такую, когда гостила у тети Маргарет и они ездили к океану. За забором таких клеток было много, — они были разбросаны кое-как, некоторые были поломаны или расколоты. Кроме одной все были пусты. Мальчишка, — скрючившийся, вперивший взгляд в землю и дрожавший, — находился в ней. Его ультрамариновая кожа была покрыта узором из черных спиралей, похожих на вспенившиеся волны, а жирные волосы были связаны в пучок на самой макушке. Он поднял вытянутое, худое лицо и посмотрел на девочку полными слез большими черными глазами.

— Не освобождай меня, — прошептал он, — я знаю, ты захочешь. Любая добрая душа захотела бы. Но таких она не прощает.

Ах, Сентябрь. Сплошь одинокие, потерявшиеся существа встречаются тебе. Как было бы легче, если бы ты единственная была здесь такой. Но пропащих детей всегда притягивает к таким же, — в темноте, в холоде. Они находят друг друга. Думаешь я не желала для тебя храбрых и решительных друзей, которые защищали бы, резвились и играли вместе с тобой; думаешь я не хотела слышать, как вы поете песенки, которые не заканчиваются трагически. Ах, если бы ты только оставалась Бессердечной: не пыталась ломать клетки и держалась бы подальше от обделенных любовью вивернов. Но ты ведь такая упрямая, и никогда не слушаешься старших!

— Но ведь ты же в ней совсем затравленный, — воскликнула Сентябрь, опускаясь на колени перед клеткой.

— Совсем, — пробормотал ультрамариновый мальчик, — Но ты всё равно не должна выпускать меня. Я принадлежу ей.

— Мальчишка не врет, — предостерегающе буркнул Яго, — Хотя будь я на твоем месте, то не посмел бы даже заикнуться об этом. Впрочем, если бы я был на твоем месте, то не смог бы быть на своем, То есть не смог бы быть собой, а значит не смог бы дать тебе совет. А если я бы не давал тебе совет, значит ты бы поступила на свое усмотрение. Так что, откуда не взгляни, — поступай так, как считаешь нужным.

— Вообще-то, — медленно начала Сентябрь, пытаясь хоть как-нибудь подретушировать свое безволие во дворце Бриария, хоть из-за чего-нибудь бросить вызов Маркизе, — эта Ложка еще несколько минут назад тоже была ее собственностью.

— Я не то же самое. Я — Марид.

Слова привели девочку в растерянность. Мальчик тяжело вздохнул, опустив татуированные плечи, — словно всегда знал, что мир напрочь лишен понимания и очарования.

— Кто такие джинны тебе хоть известно? — спросил Яго резко, словно невежество девушки оскорбляло его лично.

— Они живут в бутылках. — Сказал Вивертека, когда Сентябрь смущенно покачала головой. Он был рад оказать помощь, поскольку «джинн» начинался с «д» — Еще они исполняют желания. Могут правда, и болезнь какую-нибудь наслать. Но в основном, исполняют желания.

— Ну недалеко от истины…

— Очень далеко. — перебил мальчик. — Я — Марид. Джинны рождаются в воздухе. И живут в воздухе. Питаются облако-булками и тайфун-щербетом и пьют грозо-пиво. И умирают в воздухе. А Мариды живут в море. Они рождаются в нем, умирают в нем; и внутри них всегда клокочет море. И во мне тоже, — всегда шторм и прилив. Мы действительно исполняем желания. Поэтому Маркиза и любит нас, — мы вынуждены иногда доделывать то, с чем не справляется магия самой Маркизы. А ведь она древняя, величественная и свирепая, — и благодаря ей она может раздробить свою волю на конкретные желания.

— Но почему же ты не пожелаешь себе выбраться из этой клетки? — резонно спросила Сентябрь.

— Это бессмысленно. Я могу исполнить желание только оказавшись на лопатках в поединке, — изможденный до полусмерти. Таковы законы, — и они непреложны. Когда ей нужен один из нас, она подманивает к себе. А потом дает деревянный меч. По крайней мере, она уважает спорт.

— Какой кошмар, — взволнованно произнесла Сентябрь.

— Она посылает туда, где мы живем, на крайний север своего черного кота. Вот он пришел, сцапал мою маму и не давал ей шевельнуться, — а рыбаки тем временем поймали меня и запихнули в клетку. Я был маленький, слабым, не умел бороться — и ничем не помог. Даже кортик из замороженной соли, который я бросил в кота, рассыпался на маленькие кусочки, когда он схватил его зубами. Я владел им с рождения, а теперь он пропал. И моя мама. И мои сестры. И мое прекрасное одинокое море, — я теперь не только не увижу его, но даже и не услышу его дыхания, потому что оно очень, очень далеко отсюда.