История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

Один более смелый, когда выстрелил словечком, она решительно ему ответила, что замуж идти не думает, и если бы даже родители этого желали, будет их просить, чтобы оставили ей собственную волю. Другой просил разрешения стараться о её руке, Ядзя ему сказала: «Можешь, пан, стараться, но всем святым клянусь тебе, что потратишь время – я замуж не пойду».

Пошло это по окрестностям и, кружа, доехало до мечниковой, которую эта смелость Ядзи удивила и вывела из терпения. Начала ей это выговаривать.

– Матушка, – воскликнула Ядзя, – вы не хотите сделать меня несчастной? Правда? Позвольте же мне остаться при вас, как есть. Не хочу и не пойду замуж.

– Но это быть не может.

– Если меня кто будет вынуждать, в монастырь готова…

Мать уже не говорила больше. Отец ходил всё более хмурый.

Друг с другом разговаривать о том избегали. В доме никогда им обоим так неприятно, странно не было. Мечник убегал из него под разными предлогами, мать плакала. Оба не могли найти спасения.

Сам себе Збоинский говорил:

– Вот это так Господь Бог за ложь и неблагодарность карает! Выступая открыто, я мог бы сказать девушке, чтобы это выбила себе из головы, с живым бороться – то ещё – а с умершим…

Мы говорили, что Ядзя часть своего образования получила в монастыре бригиток в Люблине. Настоятельница, родственница Збоинских, любила Ядзю, имела на неё большое влияние. Пришло, поэтому, мечниковой в голову у неё искать спасения и совета. Хотела, чтобы она внушила Ядзи послушание родителей, которые желали ей только счастья.

Таким образом, под видом необходимых для дома разных закупок, шепнув о том мужу, который охотно согласился, около Зелёных Святок начала выбираться в Люблин. Ядзя, которая также ехала, несказанно радовалась, что увидит мать Аньелу. Пан Збоинский – как всегда – сам выбрал коней, проверил упряжь, велел проехаться при себе.

Добавил для стражи Никиту и, стоя на крыльце, попрощался с отъезжающими.

– Вот бы Ядзя более разумной воротилась! – сказал он, смеясь.

В Люблине также семья мечника имела свою гостиницу у израильтянина, который звался Лосицкий, потому что некогда происходил из города Лосиц. Был это одновременно купец и владелец постоялого двора, во время суда делающий большой бизнес, потому что имел связи с депутатами и был посредником между ведущими процесс и ими. Лосицкий гордился, что он больше дел выигрывал, чем самые лучшие адвокаты.

Когда карета пани мечниковой, предшествуемая Никитой, въезжала во двор, Лосицкий, с кадилом в руке, которым окурил комнаты, вышел навстречу в субботнем жупане. Одна рука у него была за поясом, другая при ярмолке. С великим интересом посмотрел он на панну Ядвигу, находя, что ясно панна выросла, и принёс почтения по причине всех счастливо пережитых событий.

В этот день не было речи о походе в монастырь, потому что дверца раньше времени была закрыта. На следующее утро мечникова, которая осообенно должна была присутствовать на службе Древа Святого Креста, сперва направилась к доминиканцам. Только оттуда поехали к бригиткам и, отправив коней, остались там на целый день.

Никите нечего было делать; пошёл в город посмотреть трибунальское великолепие, стягивающее стражу и отдающее честь маршалку.

День был дивно чудесный, можно сказать, что в воздухе чувствовалась весёлость – дышалось ей. Никита был также в хорошем настроении, а особенно развлекался конями панов депутатов. Они были наряженные, но мало который хорошо. Сверху они блестели, а под показной упряжью большая часть была калеками. Никита сам для себя делал наблюдения.

– Быстрый, усталый, без ног и т. д.

Вдруг он поднял глаза, уставил их и стал ошеломлённый. В плохой одежде, при какой-то сабельке, в потёртой шапке, но дивно по-пански выглядящий, шёл молодой человек с бумагами под мышкой рядом с другим, полным, красным, с искрящимися глазами, который, хотя был на улице, громко верещал и размахивал руками, как мельница крыльями.

В молодом ученике он узнал Янаша, но не хотел верить глазам. Ему казалось невозможностью, чтобы это он мог быть. Очень взволнованный, он побежал и обнял его, когда тот уже приближался к трибунальскому зданию.

– Паныч! – воскликнул он громко.

Янаш обернулся.

– Никита! Что ты тут делаешь?

Затем красный товарищ отстранился, словно желая убежать.

Янаш воскликнул: «Подожди меня здесь!» и пошёл его догонять.

Вместе с ним вошли в здание.

Никита стоял, толкаемый со всех сторон.

«Что тут теперь предпринять? – думал он. – Гм?»

Минуту Янаша не было, который, тут же появившись, начал обнимать в толпе Никиту.

– Никита, что ты тут делаешь? Брат! Как же я счастлив! Бог мне тебя послал. Говори мне о них!

Разговаривать на улице было невозможно, поэтому они завернули направо в кабак. Зарумянился, однако, Янаш у порога и остановился.

– Останемся тут, – сказал он, войдя, – мы должны бы что-то велеть поставить, по старой дружбе… но не имею ничего.

Никита заломил руки, посмотрел на одежду и та свидетельствовала, что он, должно быть, не много имел.

– Будет нам и тут хорошо, – прибавил Корчак, – говори, пр ош у.