История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

– Если не теми словами, то так же ясно и отчётливо, – произнесла мечникова. – Не хочу, чтобы ты обвиняла его ошибочно. Он знал, что между им и тобой есть пропасть, потому что дочь пана мечника не могла быть женой бедного слуги и сироты.

Ядзя раплакалась, бросилась матери на шею.

– Дорогая матушка! Благодарю тебя! Этими словами ты успокоила меня. Да! Он не мог забыть, он не был неблагодарным, он такой, какой был. Теперь позволь мне помолиться.

– Молись, дитя мой, – ответила Збоинская, – дабы Бог дал тебе покой, душу, разум и забвение прошлого. Да – нужно забыть.

Ядзя в молчании обняла мать и перед кроватью бросилась на колени. Мать увидела её начинающей молитву и вышла. Её как раз искали по всему дому, потому что мечник хотел с ней увидиться и поговорить. Она застала его раздетого, в белом кителе, и ходящего по покою большими шагами. Сопел, вздрагивал и ворчал. Едва он увидел входящую мечникову, резко начал:

– Красиво ваша Ядзя списала! Красиво! Разнесётся по всем окрестностям история! На неё все смотрели.

– Но кто же мог ожидать и что же плохого, что разволновалась?

– Да, да! Это наказание Божье за ложь. Мы получили то, что сами приготовили, – говорил мечник. – И что дальше? Что дальше?

Он остановился, глядя на мечникову, со сложенными на груди руками.

– Я вас спрашиваю. Что дальше?

– Но что же должно быть? Ничего.

– Ничего, несомненно! Будет ещё больший квас в доме и ребёнок сохнуть и вянуть будет, как сох и вял.

– Хочешь отдать ему её? Мечник! – воскликнула Збоинская.

– Я? Я? Ему? Теперь, когда унаследовал без всякого права какое-то там наследство, чтобы люди говорили, что мы на него польстились и что, пока бедным был, то мы его за человека не считали, а теперь его чтим, потому что перьями оброс. Но никогда в жизни! Никогда в жизни!

Мечник ударил себя в грудь.

– Ни раньше, ни теперь и никогда иметь её не будет.

Пани Збоинская прошлась медленно по покою.

– Супруг мой, – сказала она спокойно, – произнеси молитву, ложись спать и дай мне покой. Спокойной ночи!

Мечник ничего не отвечал, стоял у окна задумчивый.

Следующий день был печальным и кропотливым, как все дни после пиршества. Множество неприятностей, великий беспорядок, неоконченные споры остались после дня рождения. Остатки гостей разъезжались, а когда последний двинулся с порога, мечник вздохнул свободней. Ядзя в течении всего дня не показывалась, говорила, что была уставшей и больной. Под вечер она вышла в садик. В углу дома стоял с руками заложенными за спину Никита. Она подбежала к нему.

– Никита! Ты знаешь, он жив…

– Э! Панинка, – усмехнулся дворовый, – я о том гораздо раньше узнал, что он жив. – он понизил голос. – Он же всё-таки ехал сперва к нам сюда, а господа его из местечка отправили в свет, чтобы не решался показываться. Я к нему с этим ездил… и деньги ему возил, но он не хотел их взять.

Ядзя дивно побледнела.

– Говори, – сказала она тихо, – говори мне всё: стало быть, отец и мать знали?

– Да, – говорил Никита. – Как ему запретили здесь показываться, бедняга пошёл в свет без гроша. И поэтому должен был принять ту несчастную службу и терпел такой недостаток, что, встретив его в Люблине, я нашёл его без гроша за душой.

– Он был в Люблине, когда мы там были.

– А был, – продолжал дальше Никита, – но сразу выехал, чтобы не выставлять против себя пана и пани.

Ядзя смолчала, только головой кивнула Никите и пошла дальше, дабы скрыть волнение.

В последующие дни в доме было невыносимо грустно и трудно выжить. Мечник постоянно гневался, ругался, метался и ничто в доме ему угодить не могло. Отругал эконома, охмистрину, жену, всю службу, в вскоре потом выехал в окрестности и неделю его в доме не было, а, вернувшись, прежде чем вылез из брички, уже на весь двор кричал и бесчестил. Стал таким странно раздражительным, каким не был.

У стола не говорил дочки ничего – присматривался издалека, не мог ничего найти для упрёка, потому что молчала и вовсе не отзывалась – бурчал поэтому на других, а на неё только смотрел искоса.

С маленькими переменами настроения так прошли лето и осень, прерываемые только получаемыми новостями от войска, которое после взятия Язловца ожидали увидеть входящим на Волошчизну. Известно, какие этот поход против турок принёс маленькие плоды. Уже осенью, когда двор находился в Жолкве, мечник пожелал поехать к королю и велел собираться в дорогу. Его мучила печаль Ядзи, которую любил, но был ею очень недоволен. О Янаше с того обеда речи вовсе не было, ни он, ни мать имени его не вспоминали.

Мечник накануне отъезда в Жолкву вечером послал за Ядзей, чтобы к нему пришла.

Девушка немедленно прибежала.

Взволнованный уже самой мыслью о разговоре, какой имел произойти, Збоинский заранее показывал какое-то особенное состояние ума. Посмотрел на дочку, не мог решиться на слово.