История о Михаиле и Андронике Палеофагах

34. Царь не только заботился о своих подданных, чтобы они вели себя благоприлично, но старался умерить горячность и тех, которые не подлежали его владычеству, как скоро видел, что они восстают против своих властителей. Одних, которые по случаю, или по каким-нибудь обстоятельствам, управлялись сами собою, он держал в пределах вооруженною рукою, давая понять, как опасно им прыгать не по силам и домогаться царства: а Иоанну правителю лазов, хваставшемуся знаками царского достоинства, тогда как царство совсем ему не принадлежало, он неоднократно посылал приказания — принадлежащею ему властью свободно пользоваться, как хочет, от титулов же и царских знаков воздерживаться; ибо пока сам он царствует в городе и занимает царский престол, другим — кому бы то ни было, неприлично величаться тем же верховным достоинством. Поэтому Иоанн, как представитель части империи, должен присоединиться к целому, а не припутываться к царскому величию. Сколь ни часто делал царь такие напоминания, успеха они не имели и только доказывали, что успеть этим путем невозможно. Как варвар Иоанн был человек надменный и приказание презирал, представляя в извинение, будто не сам он начал вводить эту новость, а выдумывал, что получил на то право от отцов; к тому же, его подданные, говорил он, не дозволяют ему лишить себя этого отцовского наследия, переходившего из рода в род и доставшегося ему, да и сами они не так мало заслуживают уважения, чтобы, чрез отнятие у него царского титула, могли быть лишены части своей славы. Впрочем, не много завидного — носить красные сандалии и украшаться именем царя тому, кто имеет гораздо больше; это, говорил он, дает ему право только на земные поклоны и рабские встречи, на заключение мирных договоров и сношение со всеми. После того, державный рассудил поступить с Иоанном иначе, особенно соображая, что он в правительственном своем служении еще слишком молод. У него родилось намерение принять Иоанна в родство и тем изгнать из его души подозрение, будто царь хочет ограничить царские его права и, вместе с царским титулом, снять с него и приличную этому сану одежду (кто захочет у своих детей отнимать принадлежащие им права?). С этою целью царь прежде всего счел нужным избрать особенно умных вельмож и послать к Иоанну в качестве послов, чтобы они и отличались своею знатностью, и могли убедительно говорить и, обладая силою слова, умели изгнать из него всякую вредную в отношении к царю недоверчивость. И вот послан был великий логофет Акрополит, который тогда был еще жив [132], и великий эконом великой церкви Ксифилин, как посредники при заключении брака; ибо у царя была и третья дочь Евдокия, которую он хотел отдать замуж за Иоанна. Они должны были убедить как его самого, так и приближенных его: — последних, чтобы они отпустили юношу к царю; а его самого, — чтобы он смело ехал с несомненною надеждою, найти счастье там, куда его зовут. Так располагал царь; но с той стороны ни вельможи не думали отпускать своего правителя, ни сам он не изъявил желания ехать: ибо издавна уже вошло у них в обычай, говорили они, что их правители женятся в соседстве и живут дома, а на царское семейство привыкли смотреть, как на звезды, и его величию и блеску предпочитают скромность своей жизни. После многократных совещаний послы, не могши убедить лазов, которые, по отношению к своим желаниям, все ставили на втором плане, возвратились к царю без всякого успеха. Однако, царь не совсем отказался от своего намеренья, но высылая посольства одно за другим, то угрожал, то старался приманить обещанием будущих благ, если склонятся на его убеждения и приедут. Наконец, посылает он логофета домочадцев Ятропула и вместе с ним пресвитера церкви: одного, чтобы оказать честь приглашаемому и возвестить предлагаемые от имени царя блага; а другого как бы для засвидетельствования и удостоверения в истинности царских обещаний. Церковь т. е. которая, как велел убеждать державный, по лицеприятью, обыкновенно никогда не соглашается обманывать, служит им в этом случае порукою. Итак, оставив всякое подозрение, они должны были судить по самым делам, — можно ли и принять кого-нибудь в сыновья, и хотеть ему зла. Говоря это, послы, наконец, убедили и, дав клятву, что Иоанн будет зятем царя и с богатыми дарами возвратится назад, что и свита его будет также принята хорошо, отправились в город на длинном корабле. Но случилось, что царь в то время находился в отсутствии и жил в Лопадие (ибо объехав границы по Сангаре и укрепив их, как следовало, он остановился и здесь, чтобы обезопасить крепости, лежащие по Ахираю); а Иоанн между тем вступил уже в Римские пределы. Тогда послы окружающим его предлагают совет — снять с правителя красные сандалии и обуть его в черные, чтобы он представился царю совершенно достойным будущих почестей: хотя, то есть, и было условие, что он будет облечен во все знаки деспотства, сделается сыном царя и достигнет блестящей славы; но красную одежду заменить двухцветною ему не неприлично, так как иначе-то трудно и явиться к царю. Сделав это, они пристают к городу и, вышедши из корабля в пристани Рога, получают великолепное помещение в подгородном доме; потом чрез несколько дней, отдохнувши от морской качки, по приказанию царя, отправляются в Лопадий, а оттуда, после взаимных дружеских приветствий, взошедши на корабль, вместе с царем возвращаются в город. Царь побуждаем был к поспешному возвращению как предстоящим браком дочери, так и вестью о движении с запада тохарцев, которых он просил у Ногая на помощь против Иоанна Севастократора, и которых, когда они были посланы, хотел принять сам. Итак, прибыв в город, он в конце гамилиона отпраздновал свадьбу дочери, а весь элафиводион провел в устроении военных сил и в приготовлении к походу.