30. Между тем как все это происходило, на западе деспот Михаил, родственник недавно царствовавшего Феодора, услышав о состоянии дел на востоке, — о том, что по смерти Ласкари, сын его Иоанн находится еще в детстве, и что Римская империя чрез это предоставляется в добычу всякому желающему, приводит себе на память пример дяди своего Феодора. А Феодор, быв человеком благородным и даже высшим между благородными, во время того первого возмущения привлек к себе души римлян и, выиграв много сражений против итальянцев, овладел царством, получил венец из рук Иакова Ахридского и, присоединив к своей державе западные, населенные итальянцами города, весьма славился своими подвигами, пока не встретился с неумолимою судьбою и, взятый Асаном, не лишен был глаз. Припоминая этот пример и хвастаясь бессилием империи — тем более что итальянский гарнизон в городе был слаб, Михаил забрал в голову мысль отважную, достойную его благородства. Мысль его была — собрав сколько можно больше войска, идти к Константинополю, осадить его, постараться взять и провозгласить себя царем римлян; ибо, по его мнению, ни Ласкарис, ни кто другой не был столь способен царствовать, как он, человек благородный, происходивший из дома Ангелов. Притом дочери его были замужем — одна за Манфредом, царем Апулии, родным братом римской царицы Анны, на которой царь Иоанн женился уже в старости, так что Манфред был зятем деспота по дочери его Елене; а другая Анна за князем Ахайи Вильгельмом. Итак, отправив посла к Манфреду, Михаил взял от него три тысячи воинов, мужественнейших между германцами, которых в Германии называют каваллариями, а князя призвал со всем его войском; присоединил к себе также и побочного своего сына Иоанна, с значительною дружиною из его народа. Этот Иоанн, женившись на дочери Тарона, и чрез то получив власть над отличным народом, мог и один воевать и завоевывать; потому что управлял тем поколением древних эллинов, которого вождем был Ахиллес, и которое теперь называется мегаловлахами; [31]
так что Палеолог, великий доместик Иоанн, стратигопул Алексей и третий Рауль Иоанн, имевши под собою значительные войска, не могли сделать и шагу далее Берии. Стянув все сказанные когорты и сверх того двинув собственные, очень большие ополчения, деспот думал сперва ударить на тех военачальников и, разбив их, занять Фессалонику, а потом, перебежав запад, напасть на Константинополь. Это было тогда благовременно — и по той причине, что Манфред, как бы по наследству от отца своего Фридерика, питал неприязненное чувство против Церкви, и потому германцам не дико было сражаться с находившимися в Константинополе итальянцами. Да и князю приятно было надеяться, что он, кроме всей Ахайи, завладеет и Мореею. Итак, когда войска были собраны в одно место и с обеих сторон готовились к войне (ибо и римские военачальники, узнав о сосредоточении итальянских армий, не могли оставаться спокойными, но и сами вооружались), особенно же когорты деспота едва удерживались от нападения; в это самое время между ними произошло то же, что между тремя богинями, по случаю брошенного им Эрисою яблока для возбуждения спора о прекраснейшей: причина была почти одинакова.