История о разрушении Трои

«История о разрушении Трои», хоть автор ее и не читал никогда Гомера и приложил много труда, чтобы ревизовать и переставить местами всю заимствованную из него информацию, все же по сути является кратким прозаическим изложением гомеровских поэм (точнее, всех поэм эпического кикла) с постоянной поправкой на «восстановление истины» путем устранения поэтического вымысла; поэтому ее стихотворные переложения являются «поэмами во второй степени» — стихотворными пересказами прозаического пересказа стихотворного текста; они в некоторым смысле оказываются реконструкцией той «подлинной «фригийской Илиады»», которую приписывали Дарету греческие писатели и о которой забыли латинские.

Известно не менее трех латинских средневековых поэм, основанных на Дарете[65]. Первая из них — краткое (930 стихов) гекзаметрическое переложение, написанное бесхитростным и довольно правильным, хотя не слишком поэтическим, языком[66]; автор, что типично для Средних веков, вполне серьезно воспринимает декларации «Дарета» о правдивости его рассказа и пишет «правдивую поэму» в противовес старым, «вымышленным»:

Трои историю спутали всю измышленья поэтов,
И потому, хоть больших начинаний не любит Фортуна,
Хоть недостойна труба моя столь продолжительной сечи,
Все ж о Троянской войне написать устремляется дух мой,
Верно ступая вослед за правдивым Даретом Фригийским[67]

.

Другая, достаточно знаменитая, латинская поэма «О Троянской войне» была написана около 1185 года Иосифом Исканом[68]. Иосиф родился в Девоншире (потому его называют и «Иосифом Девонским»), воспитывался в Эксетере, стал знатоком латинской и даже греческой литературы; он участвовал в походах Ричарда Львиное Сердце и был племянником архиепископа Кентерберийского Балдуина, которому и посвятил поэму о Троянской войне. Кроме этой поэмы, он написал «Антиохеиду» (о взятии Антиохии крестоносцами в 1098 году, от которой сохранилось 22 строки), утерянную поэму о кипрском походе, панегирик Генриху II (отцу своего покровителя Ричарда), а также любовные стихотворения и эпиграммы[69].

Его «Троянская война», Bellum Troianum, достаточно обширная (в шести песнях) поэма[70], по большей части является развернутым пересказом Дарета, выполненным усложненным, иногда вычурным стилем, своеобразно преломляющим идеалы латинской поэзии и позволяющим считать Иосифа одним из самых интересных латинских поэтов своего времени. Иосиф был знаком с латинскими классическими поэтами, прежде всего с Овидием и Стацием, следы чего обнаруживаются в поэме; знал он и Диктиса или распространенную в Средние века эпитому, в которой после окончания «Истории» Дарета был добавлен взятый из Диктиса рассказ о возвращениях. Ценность Дарета для Иосифа также прежде всего в правдивости (I. 25—27):

Странную пусть, но правдивую речь я открою, внимайте;
Ибо фригийцу-певцу изъяснил вернейший свидетель —
Глаз очевидца, легендам неведомый — Марсову сечу[71]

.

Знакомство Иосифа с классической литературой и его здравый смысл были достаточны, чтобы он заметил «странность» Даретовых речей и необходимость оправдать ее; но вместо того чтобы «преодолеть предрассудки эпохи» и усомниться в правдивости «Дарета», он, напротив, сделал саму правдивость парадоксальным объяснением неправдоподобности, а в своей поэме почти везде сумел так осмыслить наивную информацию Дарета, что по его поэме невозможно было бы догадаться о качестве первоисточника[72].

Поэма Иосифа Искана неоднократно издавалась в XVI—XVII веках; мало того, ее часто и считали «Даретом Фригийским», то есть стихотворным переводом Корнелия Непота со стихотворного же оригинала[73]; при этом «настоящего», прозаического Дарета оставалось считать лишь сокращенным прозаическим пересказом Иосифа[74]. Эта распространенная ошибка был исправлена в издании Самуэля Дреземия, 1620 года[75].

Еще одно, много менее ученое и изящное латинское стихотворное переложение Дарета, в 5320 элегических дистихах, было сделано в 1249 году Альбертом Стаденским[76]; поэма называется «Троил», что автор объясняет следующим образом:

…Из-за Троянской войны «Троилом» названа книга[77]

.

Дарет избран Альбертом для переложения опять-таки потому, что у него нет «поэтических вымыслов» (figmenta poetarum); о методе своей работы с источником Альберт говорит:

Следую точно за ним, лишь речи мужей добавляя,
То, что сказали они или могли бы сказать[78]

.

Альберт знал Вергилия и Овидия и подражал второму в сложении своих дистихов.