История об офортах

– Надо! Ясно как божий день. Ой, как надо! Эта стерва юридическая Селина Ивановна такого повода не упустит. Обязательно в ходе защиты использует… Я бы поступил так же. За пару дней раздул бы такую мыльную оперу, какой в Лесовске отродясь не видали. Какой уж тут суд и справедливый приговор. Все наши доводы в момент станут подвергаться сомнению.

– Майков, что ты ходишь вокруг да около. Значит, нужно, чтобы Адель до известного числа исчезла с нашего горизонта.

Майков зыркнул на Федора.

– Да нет, ты меня неправильно понял. Никто не собирается причинять ей вред, так сказать, физический или моральный. Ну, спрячем ее где-нибудь. В общем, нужно ее украсть и подержать под присмотром, пока ты дело выигрываешь.

– Спрятать, спрятать. В создавшихся условиях предложение дельное. Но вопросов слишком уж много. Напряги. Во-первых, мы не знаем, где она сейчас, во-вторых, как украсть и где спрятать. И, наконец, вполне возможно, что портрет девчонки Кокорев писал не случайно. А ну как они женихаются?! Тогда художник ее обязательно искать начнет. Поднимет «на уши» всю полицию!

– Скорее всего так оно и есть. Судя по портрету, сестричка сильно его впечатлила.

– Давай, Федяй, так поступим. Раз девица ему небезразлична, последим за Кокоревым, глядишь, он сам к дочке Засухиной нас приведет. А там решим, что делать дальше. Ох, не нравятся мне эти лишние хлопоты. И без того все сложно.

Следить за художником Майков попросил Икифорова, у которого была своя старенькая четверка «Жигулей», незаметная и очень подходящая для такого дела – вряд ли кто заподозрит невзрачного водителя неприметной машины в слежке.

Но тут Майкову опять несказанно повезло…

…После звонка Майкова Икифоров быстренько оформил отгулы и «заступил» на «дежурство», выставив машину как раз напротив подъезда Кокорева. За непыльную работу наблюдать за всеми входящими и выходящими Майков пообещал хорошие деньги и это согревало Икифорова гораздо больше, чем мифический договор с художником Спицыным и каким-то неизвестным немцем Шпенбахом.

Федор быстренько набросал для Икифорова портрет «разыскиваемой особы», так что тому осталось только наблюдать и в случае появления объекта срочно звонить Майкову.

Спрятать Адель на первое время решили в дачном домике майковской родни. Сам домик стоял на краю садоводства. В нем давно никто не жил подолгу. Огород вспахали под картошку и бывали здесь от силы два три раза за лето.

…Кокорев вел себя как обычно. Днем из дома, обратно поздно, когда сумерки перетекали в ночное время. И после в мастерской его долго не гас свет. Гостей не наблюдалось. И Икифоров, решив, что награда никуда не денется, устроившись на заднем сиденье «четверки», спокойно заснул.

На самом деле Савелий Кокорев вел себя далеко не так, как обычно. Хорошо знающие его сказали бы со всей очевидностью – необычно.

Вот уже несколько суток он ложился спать сразу же после 12 часов и вставал в семь – начале восьмого утра, что совершенно отличалось от предыдущего расписания его жизнедеятельности.

Однажды, пробудившись ранним утром, Кокорев жутко захотел есть. И делал это отныне с большой охотой, с ужасом и некоторым ехидством поглядывая на свой стахановский чашко-тазик, в котором еще недавно помещалось черной-пречерной кофейной жидкости на троих, а доставалась ему одному. При этом крепость напитка была такова, что сон гулял отдельно от кофемана.

Все, что было в холодильнике «на холостяцкое счастье», уместилось на сковороде. Яичница получилась такая, как в студенческую пору в общаге – глазунья на сале с луком. К ней нашелся черный черствый-пречерствый, вероятно от давности и заморозки, ломоть бородинского хлеба.

Савелий по привычке потянулся было к «стахановке» кофейного разлива, но отчего-то передумал и заварил чайку. А все потому, что в самом углу холодильника обнаружилась баночка засахарившегося меда.

И кто после этого будет утверждать, что перед ним прежний Кокорев?! Он и сам, покуривая утреннюю сигарету, пытался нащупать корень обозначившихся перемен. Ничего в голову, кроме причинно-следственной связи с Аделью, не приходило. Но как она на расстоянии нескольких часов езды, пусть и по хорошей дороге, могла так воздействовать на его многолетние привычки, Савелий понять не мог, как ни старался.

Весь этот внутренний диалог он вел, поглядывая время от времени на портрет, который нравился ему все больше и больше.

Так рано Савелий давно не вставал и теперь не знал, чем заняться в утренние часы. Еще неделю-другую назад все было иначе…

На часах пробило девять. И он машинально позвонил Адели. Она ответила, как говорится, в ту же секунду, словно бы только и ждала с трубкой в руках его звонка.

– Я знала, что ты позвонишь. Вот просто знала и все.

– Привет, Адель, привет. Да я собственно решил узнать. как отдыхается?

– Отдыхается хорошо, но очень грустно.

– Ты сил набирайся. Спи побольше, ешь.

– Твоя забота трогает, но мне не хватает мастерской. Я поймала себя на мысли, что мы долго не работали.

– Это ничего, я пока поработаю за двоих. Вот вернешься, покажу тебе кое-что. Мне кажется, картина получилась – выставочная работа.