История об офортах

Все, что рассказала Селина по телефону о поездке в Акатск, конечно же, было важно. Теперь, когда проявился Шпенбах, нужно искать Икифорова. Он – важный свидетель и обладатель знаний. Только он может подтвердить, что сделка со Спицыным была мнимой…

Глава двадцать вторая. Портрет

За 13 дней до судебного процесса

Взглянув на свои пленэрные рисунки, художник Савелий Кокорев удивился сам себе. Он уже давным-давно не писал так. Все жило на этих работах, все светилось каким-то чудесным образом, словно под каждый его мазок подвели чудо-лампочку.

«Господи, ну до чего же хорошо, когда удается», – Кокорев поднял вверх руку, сжав кулак. Потряс ею, посмотрел на нее и изрек: «Когда ты ощущаешь в своей руке способность передать то, что сказать невозможно, то ты живешь полноценной жизнью творца».

Потом захохотал от удовольствия. «А ты, Кокорев, еще ничего, можешь, – пронеслось у него в голове. – На то ты и художник. Только много говорить стал сам с собой. Нужно узнать у Чижевского, это нормально или пора обратиться к доктору».

И в тот же миг с Савелием «что-то» произошло. Такое может случиться не только с художником, но и с человеком любой другой творческой профессии. Вот сидишь, ходишь, «живешь», одним словом, существуешь, «опустив руки». Все пребывают в таком состоянии по-разному. День, другой, третий. Кому-то достает часа, а кто-то не может выбраться неделями или даже месяцами. Творческая прострация, застой – тот еще диагноз.

А потом случается внутри что-то: торкнет, заискрит вдруг, расплавится. И тогда происходит нечто: все получается и рвется наружу, все играет и поет – словом, творится.

Вот и у Савелия что-то завелось внутри и пошло. Холст на подрамнике стоял давным-давно в ожидании нового заказа «по фотографии». И вот дождался кокоревского рывка.

…Он писал уже не ощущая, что стоит у картины много часов. Он жутко устал, он был прочти без сил.

…Савелий развернул мольберт к дивану, чтобы присесть, отдохнуть и оценить, что получилось. Но он и минуты не смог усидеть, рассматривая холст. Он так и заснул сидя, в одежде, при свете. Кажется, все изменилось до наоборот. Это картина внимательно наблюдала за художником, взвешивала и прикидывала, понравится ли ему. когда он проснется.

Так они и пробыли наедине друг с другом, чтобы в минуту пробуждения оказаться лицом к лицу.

…Звонок в дверь. Еще, еще. Требовательный, долгий.

Савелий проснулся. С удивлением обнаружил, что «уже» одет. Взгляд уперся в мольберт – так бы и сидеть, рассматривая то, что сделал вчера, подмечая каждый неточный мазок, но этот звонок не прекращался и трезвонил, отвлекая, как будто с каждым нажатием кнопки становился сильнее и пронзительней. От него надо было срочно избавляться. Он машинально встал и пошел к двери. Также машинально повернул замок и удивленно замер: на пороге стоял Федор Спицын, явно встревоженный и бледный.

– Севелий, отцу вдруг стало плохо. Сердце. что-ли, схватило. Корвалолчику отлей! У вас, художников, этот напиток должен быть в избытке. Мой-то все истратил. Пойду сегодня запасусь.

– Скорую вызвал?

– Да нет, Спицын попросил корвалолчик на сахар.

– Зайди, сейчас покопаюсь в своей аптеке. Что-то было, мы благодаря вашей семейной мастерской только и делаем, что сладенькое с лекарствами потребляем. Посиди, пока ищу.

Савелий пошел на кухню искать лекарство, а Федор, оглядевшись, присел на диван.

Посмотрел на холст и в буквальном смысле впился в картину взглядом.

– Нашел я вам корвалол, вот еще какая-то сердечная снедь, – начал было Савелий, возвращаясь в мастерскую, где оставил в ожидании Федора. Но тот не слышал соседа, застыв у картины. Похоже, он даже забыл, зачем пришел к Кокореву.

– Эээ, не буравь жадным взором. Не закончен еще, – буркнул Савелий, но догадался, Федор «любуется» не только мастерством художника.

– Савелий, а ты что, тоже знал Веру Засухину? Я вот намедни был в музейных запасниках и наткнулся на работу отца «Прима музыкального театра». На твоем холсте одно лицо с певицей, только твое моложе. Вы что, все на ней помешались? Она хоть пела-то хорошо?

– Откуда мне знать, что твой отец пишет. Он меня старше лет на двадцать. Я и не знал, что они знакомы. Фото случайно попалось, ну, вот и решил попробовать, давно хотел портрет сделать, а тут еще сон пропал. Все сошлось.

– По фото, говоришь? Странно, а холст просто как живой.

– Понравился портрет?

– По-моему, классно. Точь в точь как у отца. Я смотрел на его картину и мне показалось еще чуть-чуть и женщина запоет, а от твоего письма ощущение, что девушка сию минуту материализуется.

– Ладно, Федор, не забудь, за чем пришел. Там у тебя за стенкой папаша ждет. Неси лекарство, а скорую лучше вызови, от греха подальше.

– У него так бывает. Он называет это последствием творческого запоя. Тоже говорил работал всю ночь. Ты молодец, Кокорев, мне твой холст очень понравился.

– Иди уже!

Савелий закрыл дверь и потихонечку, словно боясь спугнуть кого-то присел на диван против портрета.