История обыкновенного безумия (Tales of Ordinary Madness )

– слушай, я только что наткнулся на два твоих последних фельетона, неплохо написано, а я и не знал, что ты так хорошо пишешь, хочу выпустить их в виде книги, их уже вернули из «ГРОУВА»?

– ага.

– они мне нужны, твои фельетоны ничуть не хуже твоих стихов.

– один мой приятель из Малибу говорит, что стихи у меня паршивые.

– пошел он к черту! мне нужны фельетоны.

– они у…………

– черт возьми, он же защищается порнухой! если мы с тобой договоримся, ты попадешь в университеты, в лучшие книжные магазины, когда тебя там узнают, дело будет на мази, им уже надоело то мудреное дерьмо, которым их пичкают веками, вот увидишь, выпустим твои старые и неизданные вещи, продадим по доллару или полтора за книжку и наживем миллионы.

– а ты не боишься, что я буду выглядеть идиотом?

– но ты и так всегда выглядишь идиотом, особенно когда пьешь… кстати, как у тебя дела?

– говорят, у «Шелли» я схватил какого-то парня за лацканы и слегка встряхнул, но, знаешь, могло быть и хуже.

– что ты имеешь в виду?

– я имею в виду, что он мог схватить меня за лацканы и слегка встряхнуть, вопрос престижа, сам понимаешь.

– слушай, не умирай и не давай себя убить, пока мы не выпустим тебя в этих полуторадолларовых изданиях.

– постараюсь, Марти.

– когда выходит «пингвиновская» книжка?

– Стейнджес говорит, в январе, я только что получил корректуру, и пятьдесят фунтов аванса, которые промотал на скачках.

– а нельзя ли держаться подальше от ипподрома?

– когда я выигрываю, вы, ублюдки, помалкиваете.

– и то верно, ну ладно, сообщи мне, что надумаешь насчет фельетонов.

– хорошо, спокойной ночи.

– спокойной ночи.

Буковски – выдающийся писатель; статуя дрочащего Буковски в Кремле; Буковски и Кастро – освещенная солнцем статуя в Гаване, заляпанная птичьим дерьмом, Буковски и Кастро на тандеме мчат свой велосипед к победе – Буковски на заднем сиденье; Буковски копается в гнезде певчих птиц; Буковски стегает хлыстом для тигров девятнадцатилетнюю ретивую мулатку, ретивую мулатку с тридцати восьми дюймовой грудью, ретивую мулатку, которая читает Рембо; Буковски кукует в стенах этого мира и задает себе вопрос, кто стоит на его пути к успеху… Буковски увлекся Джуди Гарленд, когда для всех ее время прошло.

потом я замечаю, который час, и опять сажусь в машину, рядом с Уилширским бульваром, на большой вывеске его фамилия, когда-то мы вместе ходили на одну дерьмовую работу, не так уж я и помешан на Уилширском бульваре, но я до сих пор хожу в учениках, он наполовину цветной – сын белой матери и чернокожего отца, мы сдружились на той дерьмовой работе, нашлось что-то общее, главным образом – нежелание вечно копаться в дерьме, и хотя дерьмо оказалось хорошим учителем, уроками мы были сыты по горло и отказывались тонуть и гибнуть там безвозвратно.

я поставил машину за” домом и постучал в дверь черного хода, он сказал, что будет ждать допоздна, было полдесятого вечера, дверь открылась.

ДЕСЯТЬ ЛЕТ. ДЕСЯТЬ ЛЕТ. десять лет. десять лет. десять, десять ебучих ЛЕТ.

– Хэнк! ах ты, сукин сын!

– Джим, мать твою, счастливчик ты этакий…

– входи.

я последовал за ним. господи, в это трудно поверить, но там даже уютно, особенно после ухода секретарш и сотрудников, я ничего не утаиваю, у него шесть или восемь комнат, мы подходим к его столу, я выдергиваю из упаковок две шестерки пива, десять лет.

ему сорок три. мне сорок восемь, я выгляжу по меньшей мере на пятнадцать лет старше его. и мне немного стыдно, дряблый живот, жалкий вид. мир отнял у меня много часов и лет на свои скучные повседневные дела, это не проходит бесследно, мне стыдно за свое поражение, не за его деньги – за свое поражение, самый лучший революционер – это бедняк, а я даже не революционер, я просто устал, что же я был за мешок с дерьмом! зеркало на стене…

ему был к лицу легкий желтый свитер, он вел себя непринужденно и был очень рад меня видеть.

– знал бы ты, как мне тяжко приходится,- сказал он,- я уже несколько месяцев не разговаривал с настоящим живым человеком.

– не знаю, гожусь ли я на эту роль, старина.

– годишься.

ширина стола явно не меньше двадцати футов.

– Джим, меня увольняли из множества мест вроде этого, какое-нибудь дерьмо на вращающемся стуле; точно сон во сне – и все дурные, а теперь я сижу здесь и пью пиво с хозяином стола, причем знаю не больше, чем знал тогда.

он рассмеялся.

– малыш, я хочу предоставить тебе личный кабинет, личный стул, личный стол, я знаю, сколько ты сейчас получаешь, я дам тебе вдвое больше.

– на это я не могу согласиться.

– почему?

– интересно, чем я могу быть тебе полезен?

– мне нужен твой мозг, я рассмеялся.

потом он выложил мне свой план, рассказал мне, чего он хочет, только в его заебательских неутомимых мозгах и могла родиться такого рода идея, она казалась такой хорошей, что я не мог не рассмеяться.

– подготовка займет три месяца,- сказал я ему.

– а потом контракт.

– я-то согласен, но иногда такие вещи не проходят.

– эта пройдет.

– ладно, по крайней мере, у меня есть друг, который пустит меня ночевать в чулан, если рухнут стены.

– отлично!