А вот дальнейшие действия «специалистов» Тиббота своей глупостью чуть не убили Каннингема в прямом смысле. Внутри было хоть глаз выколи, но Крейг знал, что враг, испытывая те же трудности, имеет преимущество, хотя бы приблизительно представляя, где находится команда О'Рурка. Каннингем только-только начал соображать, как без ущерба для себя сделать это место немного светлее, когда наёмники решили этот вопрос радикально: двое из них, идущие совсем рядом с Крейгом, включили фонари. На долю секунды Каннингем ослеп — так сильно по глазам ударили яркие круги света. Он едва успел прикрыть лицо ладонью, когда запястье пронзила сильнейшая боль, а совсем рядом раздались булькающие звуки. Шорох упавших тел и вопль боли Крейга на мгновение опередили автоматную очередь. Крики, выстрелы, топот бегущих ног — тишина разбилась на мелкие осколки. Тряся рукой, Каннингем отскочил назад, присел и ощупал запястье. Что-то, какой-то плоский кусок металла, разорвав вены и сухожилия, порезал насквозь мышцы и завяз в них. По счастью, эта штука миновала кости. Крейг, найдя на ощупь какое-то отверстие в этой узкой пластине, продел в неё средний палец правой руки и с усилием потянул. Противный хруст, новый взрыв боли, но запястье освободилось. Прижав раненую руку к груди, баюкая её, и не обращая внимания на кровь, пропитывающую ткань куртки, Каннингем со злостью посмотрел в темноту, озаряемую вспышками выстрелов. Пришло время расцветить это место новыми красками. Игнорируя творящийся вокруг хаос, Каннингем бросил автомат, сдёрнул с плеч рюкзак и принялся вынимать из него стеклянные пивные бутылки. Четыре штуки. Хватит не только на то, чтобы сделать мир светлее, но и на то, чтобы немного согреть его. Новые выстрелы позволили Крейгу немного осмотреться. Два тела лежат на манеже, единственный оставшийся наёмник планомерно поливает зрительные ряды. Тиббот и О'Рурк? Они куда-то делись, бежали или погибли, но это не волновало Крейга. Сейчас у него появилась цель: спалить этот долбаный цирк со всеми, кто здесь находится. Довольно терпеть удары в спину, лезвия из темноты, гнаться за каждый раз исчезающим врагом. Все его враги сейчас здесь: убийца брата, тварь, запустившая в него ножом, О'Рурк, прикидывающийся другом, но использующий его в каких-то своих целях — все они получат своё. Здесь и сейчас.
Каннингем метнул первую бутылку. Она канула в темноту, а через секунду несколько пластиковых сидений на двух или трех нижних рядах запылали жарким пламенем. Сидения были старые, пластиковые и больше дымили, чем горели, но разлетевшаяся смесь успешно справлялась со своей задачей. Кроме того, мгновенно занялись деревянные межрядные перекрытия. Когда взорвалась первая бутылка, наёмник прекратил стрельбу и замер, заворожённый видом огромного костра. В следующий миг он медленно завалился на прорезиненный помост манежа. Крейг не видел этого: он бросил ещё две бутылки — вправо и влево от себя. Всё пространство шапито озарилось желтовато-красным светом, разбавляемым чёрными клубами едкого дыма. Каннингем радостно расхохотался, взял в здоровую руку последнюю бутылку, развернулся на сто восемьдесят градусов и бросил.
Миллс.
Этот чёртов ублюдок решил спалить шоу к такой-то матери! Эйван, прятавшийся за барьером манежа, заскрежетал зубами. Не то, чтобы он был таким патриотом своей профессии, или так уж заботился о собственности Замунеров, нет — тут было совсем другое. Во-первых, Миллс в жизни не терпел уродов, приходящих на всё готовенькое и даже не пользующихся этим всем, а ломающих и крушащих то, что другие создавали годами. Будь то сумасшедший, плеснувший кислотой в рембрандтовскую «Данаю», или не менее безумные религиозные фанатики, взрывающие будд и скалывающие древние фрески — Эйвану всех их хотелось хватать за горло и сжимать до тех пор, пока они не издадут последний хрип. Но пока большинство вандальных действий происходило где-то далеко, почти что в другом мире, Миллс мог только сжимать кулаки, морщиться от накатывающего отчаяния и терпеть. А сейчас терпеть он не собирался.