Вообще, до тех пор, пока этот шизик не решил поиграть в революционера на баррикадах, всё шло неплохо. Непонятно, что исполнила Битти с теми ребятами, включившими фонари, но сделано было здорово! Началась суета, пальба, которые, скорее, работали на Маккензи и ко (как ни странно, Эйван мысленно отдал главенство в их компании именно Крису, и отдал уже давно), чем на плохих ребят. Может, если учитывать скорый приезд гарды, оставшиеся струхнули бы, и убрались восвояси. Может быть. Если бы не коктейли Молотова. Хлопок — и первые довольно яркие всполохи, заставившие Эйвана выглянуть из укрытия, появились на противоположной стороне зрительного амфитеатра. Почему сумасшедший пироман решил начать оттуда? Кто знает, но брось он свой снаряд в другую сторону, может, и не страдал бы сейчас Миллс от чувства несправедливости. Крепко сжимая в руке биту для крикета, он легко, как сотни раз до этого в своих с Фогерти выступлениях, перемахнул через барьер. Краем глаза он заметил, как рухнул автоматчик на другом конце арены, но всё его внимание было притянуто к человеку с бутылками. Тот бросил ещё две. Миллс, с битой наперевес рванул к мерзавцу, намереваясь, как минимум, снести ему голову. Оставались какие-то три-четыре ярда, когда боевик повернулся к Эйвану и метнул ему в грудь последнюю бутылку. Вряд ли это был спланированный бросок, скорее, скользкое от крови горлышко выскользнуло из пальцев, и снаряд полетел значительно ниже цели.
Эйван вполне мог похвастаться своей реакцией и ловкостью под стать реакции. Не раз они в прямом смысле спасали ему жизнь: уворачивался ли он от лопнувшего стального страховочного троса, или уклонялся от ножа манчестерского хулигана. Не подвели они и сейчас. Выпустив биту, Миллс изящно, двумя руками поймал бутылку с коктейлем. Но, в отличие от реакции и ловкости, удача его подвела. Произошло сразу два события. Сначала под пальцем раскололась тонкая стеклянная ампула в прикрепленном к горлышку химическом запале, названном именем русского революционера. Ингредиенты смеси соединились. А брак в стекле бутылки, даже не видимый глазу, сыграл свою трагическую роль в развитии событий. Вспышка, почти что безобидная — но последовавший за нею взрыв сию секунду превратил Эйвана в живой факел. Он закричал, отчаянно, страшно, но почему-то не упал, в бессмысленных попытках сбить пламя, а сделал последние три шага на своих горящих ногах.
Каннингем.
Каннингем, не веря своим глазам, с каким-то почти религиозным ужасом смотрел на идущую фигуру, и лишь в последний миг попытался отступить. Объятый пламенем веселый клоун Эйван Миллс раскрыл объятья и тесно прижал его к себе. Настало время крика для Крейга. Он пытался оторвать от себя необычайно сильные руки, оттолкнуть такое убийственно горячее тело. Всё тщетно. Тогда, пока он ещё был в состоянии соображать, пока огнь не добрался до головы и не выжег мозги, Каннингем отпустил руки противника и невероятным усилием вытащил из кармана пружинный нож. Удар. Ещё и ещё. До тех пор пока горячие объятья не раскрылись, и уже почерневшая фигура не рухнула к ногам Крейга. Но и сам он бросился на помост, сбивая огонь и исходя криком от нестерпимой боли. Когда ему удалось потушить себя, будучи не в силах больше терпеть, Каннингем потерял сознание.
Фогерти.
Лайм не знал, что ему теперь делать. Сейчас он не знал ничего, кроме того, что он, Лайм Фогерти, действительно был самым грустным клоуном на этой планете. Нет больше Миллса — его полной противоположности, со всеми этими подзатыльниками, надувными молотками и перьевыми подушками. Можно закрывать шоу. Вчера они играли в последний раз. На ватных ногах Фогерти вышел из-за кулис, где он скрывался в последние минуты, стиснув в скользких пальцах рукоятку кухонного тесака. Глаза его жгло не то от расплывающегося дыма, не то от ещё не вылившихся слёз. Картинка двоилась и норовила завалиться куда-то вбок. Не обращая внимания на горящие зрительские ряды, Лайм прошёл несколько шагов по манежу и опустился на колени. Здесь было жарко и дымно, но что это теперь значит. Закрыв руками лицо, Фогерти беззвучно оплакивал своего друга. Когда на помост перед ним упала тень, Лайм даже не шевельнулся.
— Как трогательно! Последние слёзы грустного клоуна над горячим трупом товарища.
Голос звучал издевательски, но угроза была вполне осязаемой. Вполне реальным был и щелчок предохранителя.
— Встань, грустный клоун.
Фогерти медленно встал и одёрнул грязную, прорванную на плече куртку. Так же медленно обернулся. Несмотря на полную эмоциональную опустошённость, человек, стоявший перед ним смог поднять со дна души какой-то мутный осадок. Дьявол с разноцветными глазами знал это, и получал явное удовольствие.
— Не расстраивайся, ты ещё можешь догнать своего друга. Я помогу тебе.