Читаем История одиночества полностью

У дедушки был участок земли под плуг, прямо на болотах. Он был слишком далеко от дома, чтобы нормально на нем работать, и слишком далеко от навозной кучи, чтобы много на нем выращивать; но тем летом я засаживал его картофелем – брал с собой обед и проводил в поле целые дни. Когда я в обеденный перерыв сидел под каменной стеной, что за вид открывался мне – мили и мили непрерывного вида на поле и луг, на мягко поднимающиеся холмы, усеянные тут и там сельскими домиками. За спиной у меня был мрачный и могучий холм, весь покрытый пурпуром, и хотя в деревне не было кудрявых лесов, но зато там был ручей, который производил музыку, единственную в своем роде[816].

По мере того как после Второй мировой войны тракторы и прочая техника все больше вытесняли лошадей, даже сельскохозяйственные рабочие, добывая себе средства к существованию, переставали ходить пешком. Все больше становилось автовладельцев, и вместе с этим все меньше приходилось ходить, чтобы добраться до работы или до магазина, до школы или до места отдыха. Хотя случайные прогулки оставались обычным повседневным развлечением[817], пешие походы на любые расстояния становились все более самосознательным занятием, которым занимались – если занимались вообще – с определенной целью. Такая ходьба стала статистически невидимой в Национальных туристических обзорах, в которых путешествия на расстояния меньше мили не учитывались[818]. Чем более искусственный характер имела практика долгой ходьбы, тем больше она становилась предметом специального описания, особенно в последние три десятилетия[819]. Имела место реакция на общительные формы ходьбы в сельской местности, которая была теперь наиболее заметной формой путешествия. Возродился характерный для конца XIX века акцент на уединении. «Всегда ходи один», – гласило первое правило в книге Джона Мэрилла «Идти моим путем» (1984):

Только ты сам знаешь свои возможности. Идти с кем-то, чей темп медленнее или быстрее твоего, – значит делать ходьбу более утомительной. Пять миль (8 км) – вот самое большое расстояние, которое можно с кем-то пройти. Спутник мешает твоей концентрации и не дает наслаждаться пейзажем[820].

В конце концов этот вид активности обрел собственную развитую философию в творчестве Фредерика Гро. В его предписаниях слышались отголоски поуисовского пантеизма, а точнее – в его недоверчивом отношении к разговору между целеустремленными пешеходами. Человеческий голос не позволяет прислушаться к ритмам природы. Он писал:

В тишине прогулки, когда ты в конце концов утрачиваешь дар речи, потому что из всех действий остается одна ходьба (здесь следует остерегаться прогулочных гидов, которые перекодируют, детализируют, информируют, прерывают ходьбу названиями и объяснениями…), – в этой тишине ты начинаешь слышать лучше, ибо слышишь наконец то, что не подлежит переводу, перекодированию, переформатированию[821].

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Революция 1917-го в России — как серия заговоров
Революция 1917-го в России — как серия заговоров

1917 год стал роковым для Российской империи. Левые радикалы (большевики) на практике реализовали идеи Маркса. «Белогвардейское подполье» попыталось отобрать власть у Временного правительства. Лондон, Париж и Нью-Йорк, используя различные средства из арсенала «тайной дипломатии», смогли принудить Петроград вести войну с Тройственным союзом на выгодных для них условиях. А ведь еще были мусульманский, польский, крестьянский и другие заговоры…Обо всем этом российские власти прекрасно знали, но почему-то бездействовали. А ведь это тоже могло быть заговором…Из-за того, что все заговоры наложились друг на друга, возник синергетический эффект, и Российская империя была обречена.Авторы книги распутали клубок заговоров и рассказали о том, чего не написано в учебниках истории.

Василий Жанович Цветков , Константин Анатольевич Черемных , Лаврентий Константинович Гурджиев , Сергей Геннадьевич Коростелев , Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Публицистика / История / Образование и наука