История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха

Тяжелое обвинение; я должен собрать все свое мужество, чтобы на него ответить и объяснить, почему я не считаю это обвинение справедливым и почему серьезный читатель не потратит свое время зря, если познакомится с моей частной историей. Все правда: я не участвовал в событиях, я не был хорошо осведомленным свидетелем совершающейся истории, и никто не оценивает моей личности более скептично, чем я сам. И все-таки я уверен — и прошу не считать это проявлением самонадеянности, — что рассказ о случайной, частной истории моей случайной, частной личности представляет собой важную, еще не написанную часть немецкой и европейской истории, куда более важную и значимую для будущего, чем если бы я рассказывал о том, кто на самом деле поджег рейхстаг или о чем на самом деле разговаривали Гитлер и Рём.

Если рассматривать обычные труды по истории, — обращаясь к которым слишком легко забываешь, что перед тобой лишь абрис вещей, но не сами вещи, — возникает искушение поверить, будто бы история — это события, происходящие при участии нескольких десятков людей, и эти люди вершат «судьбы народов»; будто бы их-то решения и поступки и являются тем, что позднее назовут «историей». В этом случае история нынешнего десятилетия предстала бы чем-то вроде шахматного турнира, в котором участвуют Гитлер, Муссолини, Чан Кайши[171], Рузвельт[172], Чемберлен[173], Даладье[174] и еще несколько десятков людей, чьи имена в той или иной степени у всех на слуху. Мы, все прочие, безымянные, — в лучшем случае — объекты истории, пешки в шахматной партии; их двигают вперед или оставляют на месте, ими жертвуют, их жизнь, если она у них вообще есть, разыгрывается в другом мире и не связана с тем, что происходит с ними на шахматной доске, на которой, сами того не зная, они стоят.

Звучит парадоксально, но все же фактом является то, что действительно большие исторические события разыгрываются между нами, безымянными пешками, затрагивают сердце каждого случайного, частного, приватного человека, и против этих личных и в то же время охватывающих массы решений, которые их субъекты порой даже не осознают, абсолютно бессильны могущественные диктаторы, министры и генералы. Знак, характерный признак этих решающих исторических событий — то, что они никогда не проявляются как массовые; дело в том, что масса, как только она становится таковой, утрачивает способность к действию: настоящее историческое событие всегда проявляется как частное, личное переживание тысяч и миллионов одиночек.

Я говорю не о каких-то туманных исторических конструкциях, но о вещах, чей в высшей степени реальный характер невозможно оспорить. Что, к примеру, было причиной поражения Германии и победы союзников в 1918 году? Высокое полководческое искусство Фоша[175] и Хейга[176] и отсталая стратегия Людендорфа? Ни в коей мере! Главной причиной было то, что «немецкий солдат», то есть безымянная десятимиллионная масса, внезапно не захотел, как прежде, жертвовать своей жизнью во время каждого наступления и оборонять свои позиции до последнего бойца. Где произошло это решающее изменение? Не на тайных бунтовских сходках немецких солдат, но в сердце каждого из них, каждого в отдельности. Большинство из солдат едва ли сумели бы найти подходящие выражения, чтобы рассказать о происшедшей с ними перемене; это в высшей степени сложное, судьбоносное в полном смысле слова, психологическое явление каждый из них выразил бы разве что возгласом: «Дерьмо!» Если бы среди солдат нашлись бы обладающие даром слова и если бы их спросили о случившемся, то каждый рассказал бы о множестве в высшей степени случайных, в высшей степени частных (а также и не слишком интересных и не слишком значительных) мыслей, чувств и переживаний; здесь оказались бы письма из дома, личные отношения с фельдфебелем, соображения насчет кормежки и размышления о войне, ну и (поскольку каждый немец немного философ) о смысле и ценности жизни. Не мое дело анализировать психологические процессы, решившие исход той войны, однако думаю, они представляют интерес для всех, кто считает, что рано или поздно эти процессы — или подобные им — должны быть описаны.

Меня занимает другое, интересное, важное и сложное явление подобного рода, а именно те душевные движения, реакции и превращения, которые, будучи синхронными и массовыми, как раз и сделали возможным существование третьего рейха Гитлера и ныне образуют его невидимый фундамент.

В истории возникновения третьего рейха есть одна неразрешимая загадка, которая, как мне кажется, еще интереснее, чем вопрос о том, кто же поджег рейхстаг. Вот эта загадка: а где, собственно говоря, были немцы? Еще 5 марта 1933 года большинство их голосовало против Гитлера. Что стало с этим большинством? Оно умерло? Исчезло с лица земли? Или, хоть и не сразу, но сделалось нацистским? Как могло случиться то, что с их стороны не было ни одной заметной реакции?