Младшая дочь Марина на тот момент подросла, можно Бабе-Насте оставить, да и Лена уже большая, приглядит. Бабушка с дедом начали свои поездки. Конечно, не везде позволял занавес, но лазейки они находили. Варшава, Прага, Рига, Будапешт, ходили по музеям, гуляли по улицам, кафе, а как-то раз даже попали в настоящее кабаре. И смех, и грех! Дед, наконец-то увидел оригиналы своих любимых картин. Несравненные полотна Рембрандта, Леонардо да Винчи, Боттичелли. По своей стране тоже катались: рюкзак походный за спину, и вперёд – по горам. Ночевали в палатках, любовались звёздным небом, пели у костра. А домой возвращались с гостинцами. То люстру привезут, то чайный сервиз, всё в дом, в хозяйстве пригодится. Как приедут, ремонт доделывали. Выкопали два подпола, благо жили на первом этаже. Для солений и картошки.
Убиралась как-то бабушка, а это страшное дело, и опять наткнулась в шкафу на свой портрет.
– Так и не закончил его, Толь, – сказала она ровным голосом. Без сожалений и упрёков.
– Да… – протянул дед стыдливо.
Посмотрела бабушка на портрет, как в волшебное зеркало. Странно это, когда у тебя есть портрет. Как сестра-близнец, только моложе лет на двадцать.
– Жень, хочешь, закончу прямо сейчас? – предложил дед.
Бабушка всё смотрела и смотрела. Не то чтобы любовалась, скорее раздумывала.
– А знаешь, – сказала она. – Не стоит. Ты его убери куда подальше. В подпол, может.
– Как в подпол? – испугался дед.
– Ну вот так. А то смотрю на него и кажется, что старая такая стала.
– Да где ты старая? – засмеялся дед. – Ты посмотри на себя!
– Ну, знаешь… чувство у меня такое. Как будто если я буду не него смотреть, то начну сравнивать и постарею быстрее. А так останусь всегда молодой. Прямо как здесь.
Так у бабушки появилась своя тайна, связанная с портретом, потому что с того момента она и правда не старела. Конечно, постепенно годы брали своё, морщинок на лице прибавлялось, пальцы, увлеченные стиркой, глажкой, готовкой, уборкой, со временем начали хуже сгибаться, и кожа на руках стала сухой, но бабушка этого не замечала. Она жила поездками, семьей, детским садом, походам в гости к подругам, она никогда не сидела на месте, всё время на бегу.
Деду не оставалось ничего, как послушаться и спрятать портрет в подпол. Там он и лежал долгие-долгие годы в кругу картошки, банок с соленьями и вареньем, старых фотографий, велосипеда, многочисленных железок и паяльных схем.
***
Квартира Красовых с такими активными жильцами никогда не отдыхала. Один ремонт сменялся другим, зимние занавески сменялись весенними. Всё лето проходило на огороде. Картошку сажали, окучивали, обрабатывали от колорадских жуков, потом собирали в мешки и везли на велосипеде в подпол. Квартира принимала гостей, а дети вырастали. Мои бабушка и дедушка наконец-то стали настоящими бабушкой и дедушкой. Я горжусь этим, потому что это моя заслуга. Но родилась я не там, а далеко в Москве, куда отправилась моя мама строить свою жизнь. У неё не всё вышло так складно, как она хотела, но мама не отчаивалась, ведь у неё появилась я. Мне было почти три года, когда она принесла меня в квартиру Красовых. Я не знаю, были ли у неё слёзы на щеках. Я надеюсь, что нет, потому что все женщины в нашей семье всегда были сильными.
Бабушка сразу взяла меня на руки и пошла баюкать.
– Ничего, Леночка, – Успокоил её дед, – наш дом, это и твой дом. Так всегда было. И Полинку вырастим. Будет у нас Полинка-картинка. – С годами дед стал всё оригинальнее на прозвища.
– Спасибо пап, – ответила моя мама.
– Да какой я тебе папа, – отмахнулся он. – Я же теперь дед!
Я думаю, что именно к этой роли мой дедушка всегда стремился. Так же, как и бабушка. Они очень соскучились по детям в доме. И я была рада подарить им столько счастья.
Детство в маленьком городе никогда не могло бы сравниться с детством в Москве, поэтому мне очень повезло. Меня вскоре отдали в детский сад, где работала бабушка, он был в шаге от дома. Лето проходило в огромном поле, в огороде и на маленькой сидушке дедова велосипеда. Я сама так и не научилась ездить на велосипеде, потому что меня всегда возил дед. В своем городе, не в том, в котором я родилась, но который меня воспитал, я облазила все деревья и оббегала все овраги. Все мои мячи улетели за забор старой сварливой бабки с козой. Я подолгу разглядывала дедушкины картины и, загипнотизированная, смотрела, как старые морщинистые руки Бабы-Насти раскладывают на диване карты. Она делала это невероятно медленно, но оторваться было невозможно: «Тебе… мне… тебе… мне». Творилась какая-то магия, настоящее волшебство. Играть в «Козла» было легко, но не так интересно, как следить за манипуляциями этих пальцев. Баба-Настя умерла, когда я была совсем маленькой. Я почти не помню её, только карты, руки и голос. Но они – это одно из самых ранних моих воспоминаний.
***