История одного супружества

– Все случится. Сейчас нам ничего не мешает. Мы это осуществим. Вместе.

– Все будет так, как решу я. Если я получу деньги, твои деньги, то сделаю что захочу.

Он отвернулся, слегка улыбаясь, несмотря на мои крики.

– Тут пятьсот акров, как ты говорила.

– Что это значит?

– Как ты мне сказала. Я хотел, чтобы вы с Сыночком это увидели.

Я открыла рот, но не придумала, что сказать. Высоко над нами пролетел гриф-индейка, так высоко, что казался красивым как ястреб, он парил, подруливал крыльями, покачивался в горячем синем небе. Пятьсот акров, а вокруг забор.

– Это слишком скоро, – твердо сказала я.

– Нет, Перли. Тебе надо быть готовой. Если ты знаешь, чего хочешь, то можешь это получить, но тебе нужно отпустить старую жизнь, отпустить Холланда…

– Мне это не нравится, – рявкнула я. Почему-то меня больше всего разозлило то, что он обманом выманил у меня мечту. Что он ее выслушал, обдумал и привез нас на нее смотреть. – Мне не нравится. Ты покупаешь у меня мужа…

– Успокойся.

Но я не успокоилась. Мой голос был тих и тверд:

– Ты покупаешь у меня мужа, словно на аукционе. Ты рушишь нашу семью…

– Перли…

Я показала рукой туда, где мой сын хотел построить дом на сваях.

– Старая история.

Он понял, о чем я.

– Это нечестно.

– Вполне честно, – кивнула я и пошла к машине.

– Я пытаюсь быть тебе другом.

Я обернулась. Он щурился на ярком солнце – в руке шляпа, волосы полощутся светлыми прядями. Я улыбнулась.

– Мы не друзья, мистер Чарльз Драмер. Мы не друзья. Мы просто вместе влипли. Мы просто… Как ты тогда сказал? Родились в плохое время.

– Ясно.

Сыночек лежал, раскинувшись на одеяле, и спал на солнышке. В золотом меху холмов за ним растворялась грунтовка, и я увидела, что в низинке пышно растут камыши – должно быть, там прячется небольшое озеро, – а за всем этим, между двух гор, как алмаз, светилась надеждой морская синева.

– Я слышала, что ты сделал в войну.

Он посмотрел на меня – возможно, мои слова были слишком резкими.

– Тебе Холланд сказал?

– Нет, другие. Они сказали, ты вообще не был уклонистом. А был лжецом. И трусом, совсем как Холланд. Они сказали, ты отрубил себе палец, чтобы не идти на войну.

Он глядел на меня, как глядят на головоломку перед тем, как собрать ее. Потом спросил:

– Тебе так сказали? Чтобы не идти на войну?

– Да.

– Это неправда, – сказал он не столько мне, сколько в воздух. – Я никому никогда не рассказывал, даже Холланду.

Впереди из высокого зеленого холма выступал большой полосатый камень. Пейзаж длинной ломаной линией пересекала глубокая впадина, проточенная ручьем, хотя самого его не было видно. Вокруг были признаки движения, но ничего не двигалось. Земля лежала тихо, как кошка.

– Перли, я рассказал тебе правду, – сказал он наконец. – Давай на этом остановимся. Меня отправили в лагерь. Это было давно.

Но я не унималась:

– Ты как-то оттуда вышел. И приехал сюда.

– Я уже говорил тебе, что это был за госпиталь.

– Значит, ты не симулировал?

Он обернулся на меня.

– Сумасшествие?

– Да.

Базз стоял, положив руки на бедра, и ветер полоскал полы его рубашки.

– В Индии я был в храме, где монахи питались одним солнечным светом. Думаю, разок в день они пили бульон, но сами говорили, что ничего, кроме солнца и воздуха. От этого, по их словам, у них были видения. Они отрешались от иллюзий нашего мира. – Я ничего не понимала. – Ты когда-нибудь достигала предела своего рассудка? Голодала когда-нибудь?

– Мои родители старались как могли, – рассердилась я. – Времена были трудные.

– Знай, что я дошел до этого предела. Я не симулировал. То, что случилось в войну, случилось со всеми нами, я и пытаюсь предотвратить. То, из-за чего я оказался в том госпитале, то одиночество. Не знаю, как еще объяснить. И я снова ощутил это в холостяцкой квартире, над которой ты смеялась, где была всего одна конфорка и не было выхода. Я думал, что забыл Холланда, ведь прошли годы. А затем снова это ощутил. Я бы не стал этого делать, не стал тебя мучить, если бы знал другой способ.

– Лагерь свел тебя… – я не могла заставить себя произнести «с ума».

– Не лагерь. Из лагеря я сумел выбраться.

* * *

Ему помогли вырваться два приходящих доктора. Они были словно два медика, приехавших в городок на фронтире, – один высокий с редкой бородкой, другой низенький и улыбчивый. Один был из Испании. Они появились в конце рабочего дня, и небо простиралось над ними, как скелет огромной птицы, выкрашенный в розовый закатным солнцем, и усталый начальник-квакер объявил, что они ищут здоровых добровольцев для медицинского исследования. Такое бывало время от времени: кто-то вызывался добровольно носить зараженную вшами одежду и испытывать инсектициды, кто-то ел фекалии для изучения гепатита, кто-то месяц жил при нуле градусов – смысл всего этого был в том, чтобы делать хоть что-нибудь и хоть чего-нибудь стоить в воюющем мире. А эти два доктора просто раздали листовку со словами: «Согласен поголодать, чтобы их лучше кормили?»