Самое ужасное было то, что в самолете была их дочь, а также их собака: то, что он любил. Они все рухнули на землю, объятые пламенем. И теперь это была не радиопостановка.
Одна из тетушек вздыхала:
– А муж, только представьте, муж смотрел, как падает самолет…
– Вот тебе и ревность, – сказала другая, со значением глядя на меня. – Вот на что способны женщины. А в большинстве браков как-то справляются. – Она стояла, как каменная колонна, и повторяла: – Большинство пар как-то справляются.
– Какой ужас, – сказала я, – думать о таком перед свадьбой, Элис.
– Ну…
– И знаешь, этот друг Холланда, тот милый белый паренек, – встряла Беатрис, – Не хочу мешать вашей дружбе. Но ты должна знать, что он лгун. Он страшный лгун.
– Да-да, Перли, – закивала Элис.
– Он всем говорит, что он отказчик. Но это неправда. Он трус. Трус и лжец. Он отрубил себе палец, чтобы не идти на фронт, точно тебе говорю, это же видно.
– На твоем месте мы бы с ним не водились.
– Подумай о Сыночке.
Интересно, что было у них на уме. Эти женщины, должно быть, знали гораздо больше, чем показывали. Тот давнишний ланч, «тревоги о прошлом» и крик «Не выходи за него!» – все говорило о том, что они зорко наблюдали. Они чувствовали, что что-то меняется, как слепой чувствует бурю, и в своей неловкой манере пытались нас остановить. Они были ужасно напуганы и пытались мне помочь.
Много позже я сообразила, что они, должно быть, видели насквозь всех нас. Они проводили свои стародевические часы при нас, отгородившись вязанием, – поколение женщин, которое ничего не слушало, но все видело, – и они видели все наши сердечные стремления. Не говорю, что они их одобряли. Думаю, обе они пеклись только о том, чтобы их племянник был счастлив, в их понимании счастья, и готовы были на все ради его спасения. Они думали, что его спасу я, но начинали сомневаться в этом. Мне не хватало чутья. Я была из тех, кто не видит ничего, а потом видит все. Думаю, чтобы кого-то спасти, нужно быть как тетушки, и смотреть на жизнь полузакрыв глаза, и никогда не колебаться.
Тетушки вручили мне подарок для Сыночка, хорошенькую розовую коробочку, и сказали, что зайдут в два, что в голове у них от огорчения все смешалось и они, пожалуй, побалуют себя сукияки, а затем укатились вдоль набережной, словно два пляжных мяча, один в горошек, другой в полоску, и улыбались друг другу. Славные старые сплетницы, чья совместная жизнь вот-вот подойдет к концу и они больше не смогут лезть в дела друг друга.
Я открыла коробку. Внутри было трио вязаных перчаточных кукол: тигр, судья и волшебник. Я с улыбкой рассматривала прелестные вещицы. Должно быть, они с большим тщанием их выбирали среди неказистых рукодельных игрушек, но все же сюжет, который могут разыграть эти три персонажа, был загадкой. Тигр, судья и волшебник… какой-нибудь кошмарный бракоразводный процесс? Считают ли они моего Сыночка трехруким марсианином?
– Благодарю вас, мадам, я возьму свою шляпу.
Базз, улыбаясь, отряхивался от попкорна. Он повел меня сквозь толпу, и мое сердце вернулось к нормальному ритму. Он снова взял меня за руку и зашептал:
– Ты так себя повела, как будто мы любовники…
Две недели спустя это наконец случилось. Возле раздела «Свадьбы, разводы» напечатали его фамилию.
Призван: Уильям Платт, район Сансет…
Аннабель Делон вышла замуж за Уильяма Платта 20 мая 1953 года, после всего лишь недельной помолвки. Это произошло быстрее, чем мы ожидали. Была скромная церемония в Йосемит-Холле, в присутствии выживших однополчан ее отца. Я вырезала фото из газеты. Он был в военной форме. Она – в простом белом платье, на голове – длинная кружевная накидка. Так моя мать накрывала полотенцем свежий пирог – от мух. «Прекрасная дочь генерала Делона» – гласила подпись, и я была вынуждена согласиться. Спустя всего лишь день после того, как имя Уильяма Платта появилось в газете в списке призывников, она объявила, что выходит за него замуж, хотя, конечно, была не обязана. И это было не ради спасения его от войны – для Уильяма Платта не было больше никаких послаблений, да и она была не из тех, кто укрывает мужчин от армии. Среди нас таких немного. Нет, Аннабель вышла за Уильяма, продавца сельтерской, – как я и предвидела, – потому что она его любила.
– Я даже не знал, что они помолвлены, – сказал Холланд, когда я показала ему объявление в газете. Он развязывал галстук. Его глаза не выразили ничего.
– Наверное, они держали это в секрете. А когда Уильяма призвали, секрет раскрылся.
Он сложил галстук, намотав его на руку. Сказал, что на его памяти многие мальчики женились перед отправкой на фронт.
– Я тоже это помню.
Я не стала говорить, что тогда это делалось ради отсрочки. Он сказал, мол, никому не пожелаю, чтоб его в армию забрали, и грустно улыбнулся. Если и было драматическое расставание с Аннабель (на утесе у ревущего океана, горькая гримаса погашенного вожделения, бесслезное прощание: «Наверное, я буду хорошей женой»), то он не подал виду. Лед не зазвенел в его бурбоне, рука была твердой, как всегда.