История одной болезни (СИ)

А надуманная иллюзия равнодушия, из последних сил удерживающая Милковича в своеобразном коконе, защищая от еще недавно терзающих его мысли и душу сомнений в собственном здравом рассудке, о крахе которого красноречиво свидетельствовали яркие сны с участием конопатого мудозвона, никак не отпускающего брюнета из своих изумрудно-рыжих сетей, расходилась по швам.

С особым усердием раздражая барабанные перепонки своим оглушительным треском в моменты слабости Микки, в очередной раз закрывшегося от внешнего мира за хлипкой обшарпанной дверью сортира, дрожащими пальцами раскрывающего припрятанный за сливным бочком унитаза журнал, меж двадцать третьей и двадцать четвертой страницами хранивший страшную тайну.

Чертову фотографию скалившегося рыжего еблана, спизженную с телефона Мэнди, забытого как-то дома перед уходом на работу, и распечатанную в ларьке на другом конце города, расплатиться за которую пришлось наличкой, а не привычным ударом в кадык прыщавому студенту, подрабатывающему за прилавком в свободное от учебы время.

Замызганный кусок глянцевой бумаги, не раз уже измятый в порыве гнева и раздражения, и каждый раз вновь бережно расправляемый грубыми татуированными пальцами, желающими стереть с улыбающегося лица каждую полосу, в попытке так же разгладить свою испещренную никому не заметными трещинами никчемную жизнь.

Без него.

Последнее напоминание о проклятом Галлагере, смотрящем на него с бездушного фотоснимка, теперь прикрепленного к зеркальной поверхности шкафчика над раковиной, растянувшего свои губы в этой блядской недоулыбке, что предстает перед глазами каждый вечер, стоит только опустить веки; и это выражение нежности во взгляде, никак не способствующее к приближению долгожданного оргазма от позорной дрочки в собственном туалете – единственного способа получить желаемую свободу от эротических фантазий, главным героем которых до сих пор выступает рыжий.

До боли в челюсти сжимая зубы, Микки Милкович продолжал двигать рукой по мягкому члену, никак не желающему подняться, а чертов мудак все продолжал скалиться, выглядывая из-за среднего пальца на переднем плане снимка, разрушая все надежды брюнета на необходимую разрядку.

Утробно рыча от бессилия и собственной слабости, Микки бросил последний взгляд на свои бесполезные попытки получить удовлетворение и, размашистым ударом впечатывая кулак в зеркало, вмиг расколовшееся на сотни крохотных осколков, один из которых прорезал злоебучий снимок по краю, не смог сдержать стона:

- Чтоб тебя, - вырвалось из груди брюнета, и первые алые капли из рассеченных костяшек упали на белый фаянс. – Ааааа, блять, - выковыривая стекляшки из ран, рычал он, сдерживая вновь подступившие слезы, соль которых уже ощутимо царапала нежную кожу век своими микрокристаллами, - черт, – выдохнул он, замечая порванный край своего главного сокровища.

- Что там с тобой? – обеспокоенный голос Светланы, сопровождаемый тихим стуком в запертую дверь, раздался через мгновение, застав Милковича за его позорным занятием.

- Нормально все, - поспешил ответить он, в сотне отражений зеркальных осколков рассматривая свое раскрасневшееся лицо, - поскользнулся, - решив оправдать странные звуки, раздающиеся из ванной, добавил он, переводя взгляд на фото.

- Скорее, мне нужно в туалет, - раздалось за дверью, и перепачканные кровью пальцы вновь поспешили засунуть снимок в журнал, наспех брошенный за бочок унитаза сразу после.

Широко распахнув дверь, Микки выскочил в коридор, чуть не сбив с ног стоявшую рядом девушку, и поспешил вернуться в комнату, в надежде на сон, укладываясь на семейное ложе, прекрасно понимая, что добиться желаемого ему вряд ли удастся.

Впрочем, как и в последние несколько недель.

***

Долгожданный сон вернулся через месяц, когда в голове Милковича компанию рыжему, проебавшемуся в неизвестном направлении, стали составлять, а вскоре и вовсе вытеснили его, русские шлюхи, вынужденные подсчитывать свои гроши, которых едва хватало на противозачаточные таблетки, и постоянные жалобы его жены на блядского Сашу, использующего девочек по полной, без желания повышать заработную плату.

На огромных размеров бугая-сутенера, державшего в страхе половину района, изжившего всех своих конкурентов на рынке продажной любви, на деле оказавшегося миловидной наружности дамочкой, мастерски расправившейся с затеявшим шлюхореволюцию Микки.

Очередной контейнер из России прибыл уже через неделю, выбрасывая на холодные улицы осеннего Чикаго новую порцию свежего мяса, а бывшие коллеги Светланы, во главе с особо разговорчивой брюнеткой, остались без работы.

- Скажи, чтобы заткнулись, нахуй! – надрывался Милкович, стараясь перекричать кудахтающих на своем шалав, заполонивших его дом, обращаясь к жене.

- Ты лишил нас работы! – в ответ проорала та, размахивая руками перед лицом мужа, раздражая и так изрядно потрепанное самообладание брюнета, грозившего взорваться в любую минуту.

- Да, знаю я! Не ори, я что-нибудь придумаю! – намереваясь сбежать от кучи разъяренных советских блядей, прорычал Микки, разворачиваясь к выходу.