История осады Лиссабона

Стало известно, что на равнине, примыкающей к замку у подножья холма, что по левую руку от королевской ставки, возникло новое кладбище, потому что очень уж большого труда стоило таскать покойников по оврагам и балкам к Монте-де-Сан-Франсиско, и пока доставишь их к месту вечного упокоения, они при такой-то жаре, извините, протухнут и смердеть будут пуще живых. Кладбище на Сан-Висенте тоже двойное, португальцы – тут, чужестранцы – там, и это, хоть и может показаться зряшным разбазариванием земли, на самом деле отвечает стремлению, неотъемлемо присущему роду человеческому, а для исполнения этого мертвые могут пригодиться не хуже живых. Там в свой час уснет вечным сном и рыцарь Генрих, но сначала придет другой час – звездный его час, когда он докажет тактическое преимущество штурмовых башен, подтверждая, благо прямые атаки на ворота и стены к успеху не привели, первый пункт стратегического плана. Но вот только не знает он, бедный Генрих, и некому ему сказать, что тот миг, когда с надеждой обратятся к нему взоры всей армии, не считая, понятно, завистников, а они и в ту эпоху уже существовали, – так вот, этот самый миг, на самом пороге славы, станет мигом его бесславной гибели, определение же это следует воспринимать в чисто военном значении, потому что иная, высшая слава будет в конце концов суждена издалека прибывшему. Но не будем забегать вперед. Сейчас речь у нас еще о том, что надо предать земле тела тридцати наших соотечественников, чьими жизнями заплатили мы за попытку взять ворота Ферро, а для того убитых сперва надо еще перевезти на другой берег эстуария, а потом протащить вверх по склону, да притом на руках, на самодельных носилках из грубо сколоченных жердей. На краю братской могилы покойников разденут, потому что одежда их живым сгодится, если, конечно, не испорчена непоправимо кровью, а впрочем, если даже и так, всегда найдется кто-нибудь небрезгливый и заберет ее себе, так что в итоге убитые лягут в землю такими же голыми, как та земля, на которой спали они не раз при жизни.

Положенные в ряд так, что босые ступни касаются кромки тины, остуженной и разрыхленной приливом, мертвецы ждут погрузки под устремленными на них с высоты стен взглядами и насмешками мавров-победителей. Задержка из-за того, что желающих доставить покойников к месту захоронения больше, нежели необходимо, и это вызывает удивление, если вспомнить, что прельстительная перспектива разжиться одежонкой с убитых не покроет издержки и протори этой тяжкой и скорбной работы, однако факт остается фактом – все рвутся в лодочники и могильщики, потому что рядом с кладбищем только что, то есть буквально на днях, возникло поселение потаскух, которые до сей поры были рассеяны по всяким там уединенным пещерам и гротам и ждали, каков же будет ход военных действий, если пришел-увидел-победил, то сойдет любое временное пристанище, если же осада затянется, а по всему судя, именно так оно и будет, невольно захочется большего удобства, и в этих обстоятельствах – какого-нибудь тенистого приволья, потому что в такие знойные дни трудно исполнять свои обязанности, вот и появились сколько-то лачужек, бог знает из чего смастеренных, из прутьев сплетенных, а для ложа сойдет стожок сена или охапка каких-нибудь полевых трав, которые со временем, смешавшись с прахом усопших, станут перегноем. И не надо быть всесветным эрудитом, чтобы заметить, что как ныне, так и в те средневековые времена, как ни противилась Церковь подобным классикам, неразлучной парочкой ходят Эрос и Танатос, а в нашем случае – еще и взяв в посредники Гермеса, потому что нередко одеждой покойных оплачиваются добрые услуги женщин, которые, поскольку искусство еще в зачатке, а страна в колыбели, сопутствуют восторгам клиентуры искренне и радостно. Ну и в связи с этим уже неудивителен спор: Я пойду, Нет, я пойду, и это не сожаление о павших товарищах и не предлог для того, чтобы на несколько часов отлучиться с передовой, но попросту неуемный зов плоти, утоление коего зависит от расположения или неприязни сержанта.