Вслед за Бельским явился в Москву князь хотетовский и бояре мценские бить челом в службу по причине гонений за веру; Иван III принял их всех; Александр прислал жаловаться на такое явное нарушение договора, по которому оба князя обязались не принимать к себе князей служебных с отчинами{929}
, оправдывался, что никогда не думал неволить своих подданных к перемене веры. Иван отвечал: «Так то князь великий ни кого не нудит к римскому закону? К дочери нашей посылает, и к панам русским и князьям, и ко всей Руси, чтоб приступили к римскому закону. А теперь начал делать новое насилье Руси, чего прежде при отцах его и предках не бывало: сколько велел поставить божниц римского закона в русских городах, в Полоцке и в иных местах; мало того: жен от мужей, и детей от отцов отнимая, силою крестят в римской закон: все это он не нудит Руси к римскому закону? Что же касается до нашего обязательства не принимать служебных князей с отчинами, то мы приняли князя Семена единственно по причине притеснений за веру».Наконец, в 1500 году прислали проситься в службу к московскому государю князья: Василий Иванович, внук Шемяки, и Семен Иванович, сын Ивана Андреевича] Можайского. Что могло заставить этих заклятых врагов московского князя решиться на такое дело? Разумеется, уже только одна опасность, грозившая их вере. Отцы их были приняты Казимиром и наделены волостьми; Александр подтвердил Можайскому отцовское пожалование, объявлял о верной службе Ивана Андреевича и сына его{930}
. И точно, когда в первое размирье князья из Литовской Руси толпами переходили на сторону московского государя, Семен Можайский ревностно боролся с ними в пользу Литвы{931}. Просьба Шемячича и Можайского, извещавших также о притеснениях за веру{932}, не оставляла более Ивану III никакой возможности сомневаться в последних: он спешил предупредить опасность и послал к Александру объявить, что принял Шемячича и Можайского с их отчинами, и вместе вручить складные грамоты{933}.У меня нет намерения входить в подробности этой войны, славной и счастливой для Московского государства, которое вполне показало свое могущество, свой перевес над Литовскою Русью, даже соединенною с Польским королевством. Александр видел свою слабость, понимал стремления в. князя московского, стремления естественные и необходимые; посол литовский, отправленный просить помощи у брата Александрова, венгерского короля Владислава, говорил так последнему: «Государь мой заключил с московским князем мир и кровный союз для упрочения покоя и приязни; но тот прикрыл этим только свои замыслы, выжидая времени, в которое бы мог удобно привести их в исполнение, замыслы же его состоят в том, чтоб овладеть всем нашим государством. Ваша королевская милость должны оказать помощь государю моему не только вследствие родства, но и для святой христианской веры, которая там, в Литовской земле, вкоренена великим трудом и попечением славной памяти деда вашего Владислава (Ягайло). Начиная с тех самых пор до нашего времени Русь покушается изгладить ее, не только Москва, но и некоторые князья, подданные нашего государя: единственная причина всех восстаний их против отца вашего, короля Казимира, и на вас самих есть святая вера. Когда государь наш узнал об их крамолах, то против некоторых были употреблены строгие меры, другие убежали к московскому князю, который вместе с ними и восстал на землю нашу, выставив предлогом к войне гонение за веру»{934}
.