История папства

В начале июля папа согласился принять венецианское посольство в составе шести человек, и вскоре стало ясно, что поступил он так только для того, чтобы еще более унизить республику Святого Марка. После их прибытия в начале июля посланцам как отлученным от церкви запретили вступать в город до наступления темноты, квартировать в одном доме или даже находиться на улице вместе даже по служебным делам. И лишь одному из них папа дал аудиенцию, но беседа была быстро прервана яростной диатрибой Юлия. Нет, бушевал он, пока условия Камбрейской лиги не будут выполнены до последней буквы и пока венецианцы не приползут к нему на коленях с веревкой на шее, он не снимет с них отлучения. Но вскоре маятник качнулся в другую сторону. Меньше чем через два месяца после битвы при Аньяделло пришли вести о стихийных восстаниях на континенте[216] в пользу Венеции, а 17 июля, пробыв всего сорок два дня имперским городом, Падуя вернулась под власть республики Святого Марка. И если до сей поры Максимилиан в Италии не появлялся, то после новости об отпадении Падуи он немедленно появился там со своей армией. Осада города началась 15 сентября; две недели немецкая и французская тяжелая артиллерия била по стенам, превратив их в руины. И все же каким-то образом штурм удалось отбить. 30-го числа император прекратил свои попытки.

Когда папе Юлию пришли новости из Падуи, его охватил приступ ярости; а когда после неудачи Максимилиана при попытке отвоевать ее он услышал, что еще и Верона склонна выступить на стороне Венеции, он, как говорят, швырнул наземь шляпу и стал поносить Святого Петра. Он продолжал ненавидеть Венецию по-прежнему, и война продолжалась. Поначалу Венеция категорически отвергла условия папы. Она даже обратилась к турецкому султану за поддержкой, попросив его предоставить столько войск, сколько сможет, и дать им взаймы не менее 100 000 дукатов. Однако султан хранил молчание, и в конце года венецианцы увидели, что у них нет иного выхода, кроме капитуляции. И вот 24 февраля 1510 года папа Юлий занял свое место на специально изготовленном троне перед центральными воротами собора Святого Петра, со своими двенадцатью кардиналами, окружавшими его. Пятеро венецианских послов, одетых в алое (шестой скончался несколькими днями раньше), предстали перед ним и поцеловали его туфлю, затем опустились на колени на ступенях, а их оратор обратился с официальной просьбой о снятии отлучения, и епископ Анконский зачитал полный текст соглашения. Для послов это, очевидно, было довольно мучительной процедурой — ведь чтение продолжалось не меньше часа, и все это время им приходилось стоять на коленях. Наконец, когда венецианцы с трудом поднялись на ноги, они получили двенадцать ударов плетью от двенадцати кардиналов (настоящее бичевание милосердно отменили), поклялись соблюдать условия соглашения, снова поцеловали туфлю папы, и только тогда наконец им объявили о снятии отлучения. Только после этого двери собора открылись, и все участники церемонии должным порядком прошли к большому алтарю для участия в мессе в Сикстинской капелле — все, за исключением папы, который, как объясняет в своем отчете один из венецианских послов, «никогда не принимает участия в столь длительных службах».

Маятник, казалось, вновь качнулся. Новость о примирении папы с Венецией его союзники по коалиции восприняли без особого энтузиазма. Бросалось в глаза отсутствие во время церемонии послов Франции, Священной Римской империи и Испании при Святом престоле, хотя все они в то время находились в Риме. Несмотря на то что Юлий официально не прилагал усилий для выхода из союза, вскоре стали известны его слова о том, что снятием отлучения с Венеции он вонзил нож в сердце французскому королю — наглядное свидетельство того, что теперь папа рассматривал скорее Францию, нежели Венецию, как главное препятствие на пути осуществления его итальянской политики и что он, по сути дела, сменил позицию. К середине лета 1510 года поворот в его политике стал окончательным, определилась его новая ориентация. Его отношения с Венецией урегулировались; теперь настала очередь Франции.

По всем статьям действия Юлия выглядели весьма сомнительно. Уговорив Францию взяться за оружие против Венеции, он теперь отказал ей в тех выгодах, которые сам ей и обещал, обратив против нее всю ту силу и злость, которые прежде испытали на себе венецианцы. Кроме того, он начал переговоры с императором, стремясь настроить его против бывшего своего союзника. Этот призыв — о нем постоянно вспоминают, защищая Юлия II, его позднейшие апологеты, поскольку он имел конечной целью освобождение Италии от иноземных завоевателей, — звучал бы более убедительно, если бы он сам первым не приглашал этих завоевателей.