Наиболее очевидным претендентом был Джулио деи Медичи, пользовавшийся поддержкой императора и, соответственно, кардиналов-испанцев. Однако немало кардиналов-итальянцев — и в том числе Содерини (немедленно освобожденный после смерти папы) и могущественный Помпео Колонна — твердо намеревались не допустить его избрания. Англичане с упорством, доходившим до смешного, поддерживали кардинала Уолси; мнения французов разделились. Звучали аргументы за и против; то и дело возникали локальные заговоры, плелись зловещие интриги; планировались сложные соглашения, выдвигались и отвергались кандидаты, избрание которых могло привести к компромиссу. В итоге, как оказалось, кардиналы смогли уберечься от массы душевных неприятностей (не говоря уж о телесных), поскольку 19 ноября выбор большинства наконец пал на фаворита, кардинала Джулио, который — на удивление многим — принял имя жестокого антипапы времен схизмы, Климента VII (1523-1534)
[229].Джулио деи Медичи был побочным сыном брата Лоренцо Великолепного Джулиано, павшего от рук Пацци во Флорентийском соборе сорок пять лет назад. Лоренцо разыскал мать мальчика и убедил ее разрешить ему воспитывать его как собственного сына. Затем, когда сам Лоренцо скончался в 1492 году, Джулио перешел под покровительство второго сына Лоренцо, Джованни. Так как опекун был всего тремя годами старше подопечного, они тесно сдружились. И когда Джованни стал папой Львом X, он тут же легитимировал кузена в качестве члена фамилии Медичи, сделал его кардиналом и фактическим правителем Флоренции.
Несмотря на взаимную приязнь, они являлись полной противоположностью друг другу. Большеголовый, имевший толстое красное лицо, Лев был чрезвычайно уродлив, однако его обаянию мало кто мог противостоять. Климент, которому на момент избрания исполнилось сорок пять лет, был высок и худ; его внешность можно было бы назвать приятной, если бы не тонкие, плотно сжатые губы и надменное, почти всегда хмурое выражение лица. Несмотря на его благочестие, совестливость и трудолюбие, никто особенно не любил его — если не считать его друга Бенвенуто Челлини. Гвиччардини доходит до того, что описывает его в следующих словах: «Угрюмый и неуступчивый, слывущий скупцом, вовсе не заслуживающий доверия и по самой природе своей не склонный делать добро». Если кто-то полагал, что избрание папой еще одного Медичи означало возвращение легкой, беззаботной жизни, когда деньги лились рекой, как при Льве, то таких ждало разочарование.
Может возникнуть вполне обоснованное предположение, что такой человек, оказавшись на Святейшем престоле, проявит компетентность и способность к уверенным действиям. Увы, Климент не обладал ими ни в малейшей степени. Нерешительный и склонный к колебаниям, он, очевидно, приходил в ужас, когда требовалось принять решение. Из него бы вышел сносный майор, но генералом он был бы никудышным. Великий немецкий историк Леопольд фон Ранке именует его наихудшим из пап, что, если вспомнить состояние папства в X и XI веках, представляется не вполне заслуженным. Однако факт остается фактом: в период его правления, продолжавшегося одиннадцать лет, произошло наихудшее разграбление Рима со времен вторжения варваров, утверждение протестантизма в Германии как самостоятельной религии и фактическое отпадение английской церкви в связи с разводом Генриха VIII.
Оказавшись, подобно Адриану, втянутым в водоворот, вызванный соперничеством между Карлом V и королем Франции, Климент повел себя в этой ситуации, если можно так выразиться, еще более неуклюже, нежели его предшественник. Поначалу он оказал недвусмысленную поддержку императору, которому во многом был обязан своим избранием, но в 1524 году присоединился к Венеции и Флоренции — тайным союзникам Франции, и Франциск во главе армии, насчитывавшей примерно 20 000 человек, переправился через перевал Монсени и вступил на территорию Италии. В конце октября он восстановил свою власть над Миланом, а затем направился на юг, к Павии, где перезимовал, безуспешно пытаясь взять город путем отвода воды реки Тичино. Он по-прежнему находился там, когда спустя четыре месяца прибыла имперская армия. Войска встретились у самой Павии, и во вторник 24 февраля 1525 года завязалась битва.