— Ни в коем случае! Ни при каких обстоятельствах! — старик даже подался назад, словно хотел быть подальше от этих слов. — Это все бредни насчет могущества и господства, не слушай старых олухов, которые ими грезят! Маг сильнее простого смертного. Больше может, больше знает. У нас есть сила… Но мы не можем воевать со всем миром. Это то, чему нас научила война. Мы можем прийти к власти своим умом, по достоинству занимая высокие посты. Силой нам не одержать верх. Мы даже не сумели удержать власть, когда вся страна обернулась против.
— Значит, страна должна быть за. Я ведь хожу в город. Я смутно помню царей-чародеев, но поверьте, сейчас плохо всем: и ремесленникам, и торговцам… даже чиновникам.
— Вот именно, что плохо всем! Поэтому, когда маги кричат, что их заперли в тюрьму, этого никто не слышит. Посмотри вокруг: каменные палаты, роскошная мебель… да хоть твои одежды. У большинства горожан ничего этого нет. Мы никогда не выйдем из застенков, пока Царство сидит по подбородок в дерьме. Мы кричим о своей исключительности и что нам должно стать еще лучше. Не за то нужно бороться, чтобы вельможи дали нам свободу. А за то, чтобы купцы, ремесленники, чинуши — считали нас своими. За умы. Когда ты одержишь верх в умах, следующей битвы не потребуется. Торгаши и чернь на руках вынесут тебя из обители.
— Я… кажется, я понимаю, — медленно проговорил Аджит. — Поэтому вы не ропщете. И посылаете нас выполнять грязную работу. Дороги, каналы, расчистка полей — все это схватка за умы?
— Почти, — довольно кивнул старик. — Я не злю Азаса, а мы работаем вместе с простыми смертными. Бок о бок. Но этого мало! Нужно строить самим, не по указке Царя Царей. Что-то полезное. Не благотворительность: еще подумают, будто мы искупаем вину. Это примут как должное. Нет, совсем другое. Лечебницы. Мастерские. Школы…
Газван скривился.
— Нет, к детям нас никто не пустит. Но пусть так, без школ… Ты понял, о чем я распинаюсь. Мне нужны деньги и помощь Золотого двора. Мы не откроем лечебницу Круга, а вот царская лечебница, в которой исцеляют маги — другой разговор. Маузу золото, а чернь со временем привыкнет, что Круг — это хорошо. Что Круг делает больше, лучше, чем чиновники. Что мы везде и мы свои.
— Вы хитрый старый бес, мудрый!
— Я тоже горд собой, — довольно проворчал Газван. — Ты догадался, что все это устроишь ты?
— Почему я?
— Потому что ты сын купца, а не босяк и не придворный. Потому что ходишь в город. И еще — потому что мне не нравится история с охотой. Довольно?
— Вполне.
Чародей постарался не измениться в лице.
— Тогда иди и думай. И ищи людей. Одного тебя не хватит. Непременно поговори с советником. Мне интересно, что тот скажет, но пусть это будет твоя затея. Потом расскажешь.
— Я могу идти? — поинтересовался Аджит.
— Если можешь встать под грузом ответственности.
Закрыв за собой двери проклятого кабинета, Аджит прислонился к ним спиной и постоял немного, приходя в себя. «Знает… Наверняка ведь знает, старый пес! И ему все равно». По правде сказать, чародей не был уверен, что Первый-в-Круге подозревает его в убийстве. Старик не сказал ничего особенного… да, как будто обычное ворчание. Но если за годы он что и понял о Верховном — так это что Газван опасней стаи шакалов. И куда умнее.
Вспомнив, что старый маг по-прежнему чувствует его через дубовые створки, Аджит собрался с силами и отлепился от дверей. Обернулся, в первый раз в жизни рассмотрев резьбу. Обычная охотничья сцена, вечная погоня: резные львы, которые никогда не догонят резных же ланей, тигр застыл с поднятой лапой, не смея погрузить когти в круп жертвы. Рисунок вырезали несколько веков назад, морды всех животных были повернуты к зрителю.
Беги, как будто говорили лани, тебя ждет гибель. Уноси ноги, безмолвно скалились львы, ты убийца.
Маг тряхнул головой и провел рукой по лицу, словно снимая липкий и страшный морок.
Он ожидал, что заключит Джамилу в объятия — впервые после долгой и такой тяжелой разлуки — но чародейка не вышла ему навстречу: дубовая дверь отворилась сама, подчиняясь воле хозяйки.
— Проходи, — бросила она, не отрывая взгляда от книги.
Их покои были почти одинаковыми… да в Круге все покои как две капли воды, но здесь сами стены говорили, что в них обитает женщина. Ноги тонули в густо-синем, цвета южных морей ковре. Недорогие, но искусно выкованные медные лампы мерцали вдоль стен, в расписных глиняных мисках лежали лепестки роз, источая тонкий, едва слышный в вечернем воздухе аромат.
— Это хорошо, что ты пришел…
Как будто с вызовом — или, может, насмешливо — Джамила разглядывала его, наклонив голову. Она позволила Аджиту коснуться губами прохладной щеки и лишь тогда закончила:
— Как раз хотела с тобой поговорить.
Сердце, кажется, пропустило удар. Что, и она тоже? Чародей вымученно улыбнулся.
— А я всегда рад тебя слушать!
Маг опустился на ковер у ее ног, как делал сотни раз прежде — в комнате Джамилы был всего один стул — но тут же пожалел об этом. Смотреть снизу-вверх, пытаясь унять неловкие, ставшие словно деревянными руки — не лучший выбор.