История Первого Болгарского царства

Именно во время этой бури страстей послы Ростислава достигли Константинополя. Ростислав был хорошо осведомлен о набирающем силу конфликте и вынес из него ценный урок для себя. Он, подобно василевсу, должен был сохранить церковь под светской властью. Ни Германия, ни Рим не предоставили бы ему на это право; но Константинополь, провозглашавший теории духовной независимости и находившийся столь далеко, чтобы контролировать такую церковь, мог оказаться ему сейчас полезным. Кроме того, доброжелательность империи становилась полезной и в том случае, если он вступал в противоречие со своим новым мощным соседом, булгарским ханом.

Император Михаил с радостью принял посольство. Его дядя, кесарь Варда, управлявший от имени императора, и патриарх, вспомнили о своем общем друге Константине Философе, греке из Фессалоники, более известном под именем Кирилла, которое он принял на смертном одре. Он зарекомендовал себя опытным миссионером и приобрел славу как лингвист и филолог. Соответственно, Кирилл со своим старшим братом Мефодием отправились в Моравию, вооружившись алфавитом, посредством которого они могли перевести Святые Писания на славянский язык[197].

Новости о посольстве и миссии переполошили европейские дворы. Борис Болгарский сразу начал подозревать миссию в политических целях. Он предпринял серьезные меры для охраны границ своего государства и вступил в переговоры с Людовиком Немецким. Позже (в 862 г.), когда сын Людовика, Карломан, наместник Восточной Марки, восстал, призвав на помощь моравов, против своего отца, булгары оказались близкими союзниками германского короля[198]. Нам не известны условия данного соглашения, но, очевидно, среди них было одно, которое побудило правительство в Константинополе перейти к активным действиям. Борис, так же как и Ростислав, заигрывал с идеей принятия христианства; но теперь он был готов принять его от германского двора[199].

О причинах обращениях хана в христианскую веру существуют различные истории. Некоторые рассказывали о греческом рабе, монахе по имени Феодор Куфара, который долго и много трудился, чтобы обратить в свою веру булгарского господина. Через некоторое время Куфара был выкуплен императрицей Феодорой в обмен на сестру хана, которая жила почетной пленницей в Константинополе. Но княжна приняла христианство, и она также использовала свое влияние на хана. Однако Борис проявлял упрямство, пока, наконец, ужасный голод не посетил его страну, а старые языческие божества не оказали булгарам никакой помощи. В отчаянии хан обратился к Богу своей сестры и раба, и тот ниспослал ему помощь. В благодарность Борис стал христианином[200]. Вторая история более простая. Греческий живописец по имени Мефодий получил поручение изобразить сцены охоты на стенах ханского дворца; но Борис, движимый внезапной прихотью, велел ему вместо этого нарисовать нечто ужасное, но неважно, что именно. Мефодий, являвшийся монахом, набожно полагал, что не существует ничего более страшного, чем Последний Суд, и поэтому он изобразил с удивительным реализмом наказание, назначенное в соответствии со злом, и справедливое вознаграждение. Хана глубоко потрясли сцены Страшного Суда, и в ужасе он присоединился к праведникам[201]. Другие просто рассказывали об истинной вере, насильно навязанной Болгарии императорским оружием и дипломатией[202].

История о Мефодии, вероятно, недостоверна, несмотря на свою привлекательность. Она кажется слишком подозрительной, если ее рассматривать с точки зрения наивного монаха. Но история о Куфаре может оказаться вполне истинной. Влияние, которое образованные рабы оказывали на своих господ, было очевидно доказано примером принца Энравоты, в то время как также вероятно, что некая булгарская княжна могла стать заложницей и обратиться в христианскую веру в Константинополе, а затем использовать свое влияние по возвращении домой. Но именно армии императора оказались решающим фактором в вопросе принятия христианской веры.

Каролингское влияние, распространявшееся к Балканам посредством религии, серьезно тревожило Константинополь, так как оно предполагало установление там духовного контроля Рима. В то время действительно германские епископы противостояли строгим правилам папского правления, но это было жалкое сопротивление, в котором едва ли можно было преуспеть. В иное время император сожалел бы о римском вмешательстве в дела государства, столь близко расположенного к его столице; теперь, когда Николай и Фотий находились на пике своего соперничества, такая ситуация представлялась невероятной. Существовал только один выход — обратить ситуацию на пользу империи. Для этого император Михаил привел армию к границе и послал флот вдоль побережья Черного моря.