Подобная вера в скорейшее и окончательное осуществление общественного совершенства покоилась на недостаточном понимании того, что есть общественный, политический и правовой идеал. И такое ограничительное понимание лежало в основе столь свойственной новейшему западному человечеству веры в универсальную, всеспасающую и всеисцеляющую общественную миссию права. Познание истинного существа общества со всей его сложной природой и составом не может не убедить, что безусловное общественное совершенство возможно только как чудо, как «чудо всеобщего преображения», говоря философским языком, преображения материи, жизни и духа, а не одного только правового или политического идеала. Невозможно достигнуть абсолютного совершенства социального целого путем преображения — усовершенствования одной из сторон общественного бытия. Поэтому самое совершенное состояние права не может вести к безусловному совершенству общества — к установлению «земного рая». Отсюда следует, что учение о правовом идеале должно откинуть присущий ему старый утопизм и перейти к истинному, здоровому реализму. Основной темой этого учения должно быть не отыскание конечной формулы общественного совершенства (хотя и она необходима в определенной степени, ибо без нее вообще не обойтись), но указание тех действительных путей и средств, при помощи которых может быть улучшен всякий возможный правопорядок, — в полном сознании, что подобное улучшение может излечить многие болезни общества, но не в состоянии преобразовать общество в целом и довести его до состояния земного рая.
Основными компонентами правового идеала, по Алексееву, являются следующие. Самой глубинной частью правовой структуры следует считать не содержательную часть правовой нормы, а самого правового деятеля — субъекта права, поскольку любое усовершенствование права должно начинаться с субъекта права. «До тех пор, пока носитель правового смысла и излучающееся из него правосознание не достигнут нормальной и истинно-духовной жизни, порождающей нормальную и здоровую жизнедеятельность, — до тех пор и право не сможет быть совершенным». Второй существенной частью правовой структуры являются предполагаемые и защищаемые каждым правопорядком ценности, которые требуют правильного познания, а это потребует серьезной и глубокой познавательной (гностической) работы. «До тех пор, пока мы философским, духовным, нравственным и религиозным опытом не познали, что такое истинно святое и ценное и что в порядке ценного является высшим и низшим, — до тех пор мы не сможем решить вопрос о правильном и справедливом праве».
Обращаясь к историческому опыту, Вышеславцев заключает, что «закон есть основная святыня всего античного мира, основной принцип дохристианской и внехристианской этики». Жизнь в законе, в праве и государстве, продолжает он, есть совершенная жизнь. Это убеждение живет в народном сознании, выражается в поговорках, в изречениях популярной морали и педагогики. Демосфен называл законы душой государства. Для Платона государство есть воплощение закона, порядка, меры («симфонии» и «симметрии»). Для Аристотеля совершенное государство то, где властвуют законы, а не люди. У стоиков закон стал естественным законом — универсальным космическим принципом, обозначавшим одновременно порядок мира, порядок природы, а также божественный закон, который вместе с тем являет собой закон нашего разума и сообразование с которым есть добродетель. Так на место положительного закона государства как высшей ценности пришел естественный закон как закон высшей добродетели, имеющий универсальное, сверхнациональное и всеобязательное значение.
Впервые это широкое и широчайшее понятие закона, объемлющего всякий положительный и естественный закон, «прописанный в сердцах», определил апостол Павел. В согласии с ним католическая церковь реципировала стоическое учение о естественном законе, которое вошло в средневековую теологию, в систему Фомы Аквинского и Ф. Суареса и пребывает в качестве незыблемого принципа естественного права и естественной морали в католической идеологии вплоть до сего времени: вечный Божественный закон, естественный закон лежат в основе положительного закона и являются мерилом его ценности. Протестантизм стоит на той же точке зрения. Так, для М. Лютера закон есть не только Закон Моисеев, но и закон всякого права и всякого государства, а также естественный закон разума, закон совести. Решающим принципом оценки и последней основой закона является именно этот естественный закон, написанный в сердцах, в совести людей.
Такое общехристианское понимание закона представляет глубинную ценность, но не потому, что оно решает антиномию закона и благодати, а напротив, скорее потому, что оно затрудняет ее решение. Только здесь раскрывается вся глубина антиномии, «вся новизна и парадоксальность сверхприродной и сверхзаконной системы благодатных ценностей, этой «этики не от мира сего». Эта новая система ценностей не терпит рядом с собой никакой другой: она несовместима с признанием суверенной ценности закона.