История политических и правовых учений: Учебник для вузов

Первая из этих юридических добродетелей требует — жить честно (honeste vivere). Эта добродетель подразумевает, что под юридической честностью надо понимать такое поведение индивида, когда его честность доказана не голосом совести, а судом, профессиональным казенным учреждением, ведающим внешнюю правду. Отсюда некоторые следствия, о которых хорошо говорит юридическая пословичная мудрость, например «не пойман — не вор» либо — «каждый предполагается добрым, пока не будет доказано противоположное» {praesumitur quisque bonus, donec probetur contrarium). Еще один вариант продолжения темы такой — если в судоговорении доказано, что человек не нарушил закон, то человек такой и не порочен и даже добродетелен, даже если его действия возмущали нравственное чувство других и смущали его собственную совесть. Но «нет преступления без закона». Доброе имя человека в данном случае специально ограждается судом на случай неуместных разоблачений, диффамации. «Таким образом, право открывает каждому человеку широкий моральный кредит и требует, чтобы все о нем отзывались хорошо, не видя в этом того горя, о котором пишет евангелист: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо. Ибо так поступали со лжепророками отцы их» (Лк. 6, 26).

Другие две юридические добродетели — «не обижать другого» и «воздавать каждому свое». Смысл их, согласно трактовке

Спекторского, разъясняется отчасти положением «кто пользуется своим правом, тот никого не обижает». Отсюда следует: кто не дает себя в обиду, кто «честно» (согласно первой юридической заповеди), т. е. безнаказанно в смысле уголовной ответственности, заботится о себе, того венчает вторая юридическая добродетель — он никого не обижает. Между тем христианское совершенство предъявляет в таких случаях требование деятельного альтруизма и рекомендует принимать обиды с кротостью и терпением. Третья добродетель — воздавать каждому свое — также гласит нечто «не в смысле христианского совершенства, требующего, чтобы человек отдавал другому свое собственное и распределял свое добро неимущим», но «в смысле той минимальной юридической нравственности, которая вполне удовлетворяется тем, что человек явно не грабит, не крадет, не мошенничает. Таким образом, и юридическая честность, и юридическая безобидность, и юридическое воздаяние далеки от христианского совершенства. Но из этого вовсе не следует, что юридическая культура несовместима с христианством» (Христианство и культура).

Семен Людвигович Франк (1877—1950) — религиозный философ, историк общественной мысли и правовед. Согласно его учению, философско-правовые идеи входят составной частью в «социальную этику» (в отличие от «личностной этики», «этики самосовершенствования и этики спасения»).

Личность, общество и государство рассматриваются также в рамках онтологии, в основе которой лежит понятие всеединства, которое не может мыслиться рационально, а постигается с помощью интеллектуальной интуиции, мистического и религиозного опыта. Вслед за И. Кантом он утверждает, что в мире человеческой общественной жизни необходимо (и всегда) присутствует в лице права и власти момент должного. Этот момент есть выражение нравственной, идеальной, т. е. богочеловеческой, природы общественной жизни (Духовные основы общества. Введение в социальную философию, 1930). Свобода для человека образует его последнюю, «спонтанную» глубину человеческой личности, ту область бытия, где становится возможной непосредственная связь человеческого с божественным в качестве онтологической первоосновы человеческой жизни. Философия права и социальная этика находят дополнение и завершение в этике самосовершенствования и этике спасения с центральной для всего учения Франка мыслью о том, что нравственное развитие человека есть абсолютная ценность, оно же есть условие совершенствования нравственно-правовых основ общества и одоления господствующего в мире зла.

Между правом и нравственностью, согласно Франку, размещается «внутренне-внешне обязывающая система добрых нравов, обычаев, общественного мнения». В ситуации, когда внешняя дисциплина, а также суровость и формализм закона (нравственного и правового), которым подчинен человек, не смягчены общественным мнением и соответствующим законодательством, наступает опасность исправления недостатков посредством утопического реформаторства, опирающегося на рационалистическое философствование. «Классический пережитый нами образец этого имманентного бессилия рационалистического реформаторства и имманентной кары за него есть большевистская революция в ее действии и на право, и на нравственный быт: требования быстрого и внешнего «очеловечивания» правовых и нравственных отношений, механического осуществления идеальной справедливости привели к «озверению», к падению на низший уровень и к необходимости отныне мер духовного воспитания, адекватных этому уровню».