В христианской дихотомии Закона и Благодати Вышеславцев увидел также вариацию рассуждений на тему соотношения позитивного и естественного права. Позитивность в праве есть сфера человеческого несовершенства, поскольку закон как таковой не может содержать в себе непосредственно божественные ценности, но, правда, может иметь их в виду. Новый Завет исходит из представлений о бессилии закона человеческого в борьбе с грехом, являющимся следствием несовершенства человеческой природы.
Обращаясь к традиционной теме идейных взаимовлияний Востока и Запада, Вышеславцев констатирует, что всемирность есть необходимость и для русской мысли, однако при этом нередко проявляют себя избирательность и акцентированность, что делает Платона русским Платоном и Бентама или Канта русскими Бентамом и Кантом.
Евгений Васильевич Спекторский (1875—1951) — автор фундаментальных исследований и учебных изданий по истории социальной философии, историко-генетической семантике обществоведения, курса начал правоведения и государствоведения, а также исследователь роли христианства в развитии права и государства. Преподаватель, затем декан юридического факультета и ректор Киевского университета. В 1920 г. эмигрировал и закончил жизненный путь профессором Свято-Владимирской православной духовной академии в Нью-Йорке.
При обсуждении проблематики «христианство и правовая культура» в книге «Христианство и культура» (Прага, 1924) он проводил мысль о том, что право может быть не только произведением социальной культуры, но также предметом культа, почитания. Для этого у него есть все необходимое — свой миф (учение об источниках права), свой догмат (юридическая догматика) и свой обряд (процессуальные формы). Юридическая культура существовала и задолго до появления христианской культуры, причем она охватывала не только человеческий, но также и божественный аспект общественного бытия и в этом смысле вполне оправдывала характеристику юстиции (справедливости) как «познания вещей (дел) божеских и человеческих» (Ульпиан).
Разумеется, христианство не является новым юридическим, политическим или экономическим учением. Однако это новое учение хотя оно и не от мира сего, тем не менее может и должно давать «оценивающие "принципы» для всей нашей культуры. Поэтому ни юридическая, ни политическая, ни экономическая культуры не могут совершенствоваться без его участия. Древнейшие дохристианские религии не только благословляют юридическую культуру, но и непосредственно создают ее. Бог солнца, справедливости на небе и на земле благословляет на царство Хаммурапи на известной каменной стеле, где они изображены вместе над высеченным текстом законов. Законодатель Крита Минос считался передатчиком воли Зевса, так же как законодатель Спарты Ликург — передатчиком воли Аполлона, а законодатель Израиля Моисей — воли Яхве. Вообще весь Ветхий Завет понимался как закон (Тора — Закон, Поучение), как нечто юридическое, как «какая-то сакральная юриспруденция». Сам «Бог есть судия» (Пс. 74, 8), ибо «суд — дело Божие» (Втор. 1, 17). И весь Израиль гордился своей юридической религией — «как люблю я закон Твой» (Пс. 118, 97).
В наше время, обобщает Спекторский, один из сознательных и наиболее глубоких эпигонов иудаизма Герман Коген ориентировал даже чистую, философскую этику на юриспруденцию и вдобавок «очень выпукло изобразил органическую связь иудаизма с юридизмом». Однако историк римской юриспруденции Р. Зом считает право несовместимым с христианством и церковью и посему отрицает церковное право. Наш писатель Л. Н. Толстой, алчущий и жаждущий правды, никак не мог примириться с мыслью, что истина есть продукт судоговорения, и был уверен, что Христос отвергает какую бы то ни было юстицию. Юристы, даже не будучи атеистами, считали, что их дело может делаться без какой бы то ни было религии. Г. Гроций уверял, что существует естественное право, которое вполне допускает мысль о том, что Бога нет или он не заботится о людях. И. Бентам учил, что религиозный авторитет вообще не может считаться достаточным основанием для права и правоведения. В уголовном праве наших дней даже преступления против веры считаются не более, как оскорблением верующих людей, чувства которых приходится не то уважать, не то просто терпеть и посему ограждать от слишком резких нападок.
Так осуществляется фактическое сопоставление идеала христианского совершенства с тем, что можно назвать «обыкновенной юридической исправностью». В таком случае действительно получается огромное расхождение, и не столько в степени, сколько в качестве (природе) подлежащего достижению, особенно когда образец совершенства видят в Нагорной проповеди.
Между тем примерно в то самое время, когда христианство вырабатывало теорию своих добродетелей — веры, надежды, любви, — правоведение в лице Ульпиана тоже выработало свою теорию, тоже добродетелей, только юридических.