В этом же году, который был вторым годом правления этого короля, спокойствие в государстве было нарушено происшествием, сообщения о котором, имеющиеся в нашем распоряжении, столь голословны, что в реальность его почти невозможно поверить — не в силу самой его природы (ибо такое случалось нередко), а в силу того, каким образом и при каких обстоятельствах развивались события, особенно поначалу. Поэтому мы будем основывать свои суждения на самих фактах, как они проливают свет друг на друга, и (насколько сможем) постараемся докопаться до истины. Король был новичком в своем положении и, вопреки как его собственному мнению, так и тому, что он заслуживал, в королевстве было немало таких, кто его ненавидел. Причиной всему было непризнание прав дома Йорков, к которому основная масса жителей королевства сохранила привязанность. Это с каждым днем все больше и больше отвращало от него сердца подданных, в особенности, когда они увидели, что после бракосочетания и после того, как родился сын, король все же не торопится с коронацией королевы, не удостаивая ее венца королевы-супруги, ибо эта коронация состоялась почти через два года, когда опасность научила его тому, как следует действовать. Но много больше этому способствовал распространившийся повсюду слух (плод заблуждения или коварства врагов), что король намеревается умертвить заключенного в Тауэре Эдуарда Плантагенета, чья судьба столь близко напоминала судьбу детей Эдуарда IV — происхождением, возрастом и самим местом заключения, — что придавало королю весьма неприятное сходство, побуждая видеть в нем еще одного короля Ричарда. К тому же все это время повсюду продолжали шептаться о том, что по крайней мере один из детей Эдуарда IV жив, и слух этот искусно поддерживался теми, кто желал перемен. Характер и привычки короля мало способствовали рассеиванию этого тумана; напротив, ему было свойственно порождать скорее сомнения, нежели уверенность. Так накапливалось горючее и не хватало лишь искры, чтобы оно вспыхнуло. Искрой, от которой позднее разгорелся столь сильный пожар, послужило нечто такое, что поначалу не заслуживало сколько-нибудь серьезного внимания.