История правления короля Генриха VII

Обсудив все это с членами своего совета, король дал послам ответ. Первым делом он ответил любезностью на любезность, сказав, что он очень рад тому, что французский король получил упомянутые города от Максимилиана. Затем он доверительно рассказал о некоторых достопримечательных эпизодах из случившегося с ним и об одержанной победе. Что касается бретонских дел, то король в немногих словах ответил, что французский король и герцог Бретани — это те два человека, которым он более, чем кому-либо, обязан; что для него будет большим несчастьем, если их отношения будут складываться таким образом, что он не сможет исполнить своего долга благодарности в отношении их обоих; что единственная возможность для него как для христианского короля и общего их друга исполнить все обязанности перед Богом и людьми состоит в том, чтобы предложить себя в качестве посредника в деле восстановления мира и согласия между ними; при этом он не сомневается, что таким путем и владения короля, и его честь будут сохранены более надежно, и это вызовет меньше зависти, чем в случае войны; что он не пожалеет никаких затрат и усилий, даже если пришлось бы отправиться в паломничество, для столь доброго дела; и заключил, что в этом великом деле, которое он принял столь близко к сердцу, он сможет полнее выразить себя с помощью посольства, которое он и отправит спешно к королю для этой цели. С этим и были отпущены французские послы: король не хотел понимать ничего из того, что касалось возвращения Бретани, так же, как послы избежали каких-либо упоминаний об этом; он лишь слегка коснулся этой темы, употребив слово «зависть». На самом деле король не был ни столь непроницательным, ни столь плохо осведомленным, чтобы не понять планов Франции завладеть Бретанью. Но, во-первых, он совершенно не имел желания (какие бы ни распускались им слухи) вступать в войну с Францией. Он любил военную славу, но не усилия по ее обретению; одна, полагал он, обогащает, другие же разоряют. К тому же он испытывал много тайных опасений[100] в отношении собственного народа, в чьи руки он потому не желал вкладывать оружие. При всем том ему, как благоразумному и смелому государю, мысль о войне была не столь уж ненавистна; он скорее был готов избрать этот путь, нежели допустить, чтобы Бретань — столь большое и богатое герцогство и расположенное в столь опасной близости к побережью Англии и ее морским торговым путям — была захвачена Францией. Но надежды короля были на то, что — отчасти из-за легкомыслия, обычно приписываемого французам (особенно, поскольку речь шла о дворе юного короля), отчасти благодаря силе самой Бретани, которая была немалой, но главным образом учитывая обилие сторонников, которых имел во французском королевстве герцог Орлеанский, а значит, и средств для возбуждения общественных беспорядков, которые отвлекали бы французского короля от его бретонского предприятия, учитывая, наконец, силу Максимилиана, который был соперником французского короля, — это предприятие должно было либо найти мирное завершение, либо потерпеть крах. Во всех этих своих расчетах и оценках король, как позднее оказалось, ошибался. Он тотчас послал к французскому королю Кристофера Урсвика[101], своего капеллана, которому очень доверял и к услугам которого часто прибегал, избрав его главным образом потому, что как духовное лицо он больше чем кто-либо подходил для миротворческой миссии. Ему было также поручено, в том случае, если французский король согласится вести переговоры, отправиться затем к герцогу Бретани и привести обе стороны к соглашению. Урсвик сделал заявление французскому королю, имевшее в основном тот же смысл, что и ответ короля французским послам в Англии, и к тому же деликатно внушавшее мысль о прощении герцога Орлеанского и некоторое представление о возможных условиях соглашения. Но французский король, со своей стороны, повел себя на этих переговорах неискренне, с большой долей хитрости и лицемерия; его цель состояла в том, чтобы выиграть время и, обольщая надеждой на достижение мира, оттянуть английскую помощь до той поры, когда он вооруженной силой надежно упрочит свое положение в Бретани. Вот почему он ответил послу, что готов отдать свою судьбу в руки короля и прибегнуть к нему как к третейскому судье, и охотно согласился, чтобы послы тотчас же отправились в Бретань сообщить об этом его согласии и узнать, что думает по этому поводу герцог; он при этом хорошо знал, что герцог Орлеанский, всецело руководивший герцогом Бретани и занявший непримиримую позицию, не пойдет ни на какие мирные переговоры. Таким образом ему удалось одновременно замаскировать перед миром свои притязания и завоевать репутацию государя, действующего справедливо и умеренно, и к тому же обрести расположение английского короля к себе как к человеку, который во всем уступил его воле; наконец, ему удалось (что было еще большим успехом) заставить короля поверить в то, что, хотя он и начал войну, но только затем, чтобы с мечом в руке сломить упорство другой стороны и принудить ее к миру. Расчет был на то, что король Генрих не будет задет вооружением и другими действиями французов и что договор так и останется в стадии подготовки до самого последнего момента, когда французский король станет хозяином положения. После того как французским королем были столь мудро заложены основы успеха, всё последующее происходило в соответствии с его ожиданиями. Ибо, когда английский посол прибыл ко двору Бретани, герцог едва ли был в здравом уме и всеми делами заправлял герцог Орлеанский, который принял капеллана Урсвика и на переданное им послание в несколько высокопарных выражениях отвечал, что герцог Бретани, оказавший королю гостеприимство и бывший ему, можно сказать, приемным отцом, когда тот был в нежном возрасте и испытал на себе превратности судьбы, в настоящее время ожидает от короля Генриха (прославленного короля Англии) храбрых войск себе в помощь, а не пустых разговоров о мире. И если король мог забыть те добрые услуги, которые герцог оказал ему в прошлом, то герцог все же уверен, что король с его мудростью подумает о будущем и о том, как важно для его собственной безопасности и репутации, как за рубежом, так и у собственного народа, не допустить, чтобы Бретань (давняя союзница Англии) была проглочена Францией и чтобы такое множество прекрасных портов и хорошо укрепленных городов на побережье оказалось в распоряжении столь могущественного короля-соседа и столь давнего врага. А поэтому он выражает смиренное пожелание, чтобы король подумал об этом деле как о собственном; на этом он прервал аудиенцию и отказался от каких бы то ни было дальнейших переговоров о соглашении.