История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств

Во главе объединений во всех трех провинциях стояли представители дворянства, которые отчасти являлись теми самыми людьми, именно тогда начавшими кампанию по расселению в Прибалтике немецких колонистов из России и Польши. Эта акция, осуществленная в основном в Курляндии, была непосредственным следствием революции и частью работы по национальной защите тех лет. Она имела совсем другое предназначение, чем привлечение немецких сельскохозяйственных рабочих, которым занялся в начале 1860-х годов ряд лифляндских мелких землевладельцев для ликвидации возникшей в то время по разным причинам нехватки рабочей силы, хотя у некоторых из них национальный аспект уже тогда имел определенное значение. И все же и теперь прибалтийское дворянство мало посещали мысли о немецких крестьянах-колонистах. Причем среди прочих причин этого у противников привлечения таких колонистов являлись все еще непреодоленные воспоминания о революции и вполне понятное ощущение их связи с ненемецкими крестьянами, отношение, которое у некоторых помещиков можно было охарактеризовать как патриархальное.

Тогда немецкие колонисты прибывали в основном из Волыни и других польских областей, а также из Поволжья, но волжские немцы очень трудно привыкали к суровым условиям Прибалтики. Первоначально переселенцы происходили из различных областей Германии – Швабии, Силезии, Рейн-ланд-Вестфалии, Померании и Мекленбурга. В целом тогда как минимум 90 хозяйств (из них 65 в Курляндии и 25 в Лифляндии) было обеспечено в общей сложности 10 000 немецкими сельскохозяйственными рабочими, которые, однако, сохранились как таковые лишь в отдельных местах, в том числе около 300 в окрестностях деревни Визусти в Северной Лифляндии.

Намного лучше по сравнению с хозяйствами, использовавшими труд наемных рабочих, было положение тех землевладельцев, которые обрабатывали землю сами. Причем наиболее успешными оказались крестьяне, основавшие колонии арендаторов и собственников. Так, курляндский уездный предводитель дворянства барон Карл Мантейфель-Катц данген расселил на своей земле, разбитой на мелкие участки, арендаторов, образовавших почти закрытый немецкий район с центром в церковном приходе Нейхаузен. Лифляндский же ландрат Макс фон Сиверс основал колонию арендаторов Скривери (Römershof).

Принципа немедленной организации имущественных поселений придерживался также колонизатор округа Гольдинген в Курляндии Сильвио Бредрих-Курмален, пытавшийся бороться с угрозой дальнейшей продажи земли в ненемецкие руки путем введения права преимущественной покупки. Всего в Курляндии колонизаторы разделили на части 44 поместья, а общая площадь земель, занятых в Курляндии немецкими колонистами, составила 33 500 га.

В Северной Лифляндии в 1912–1913 годах возникла колония единоличников, включавшая в себя 36 немецких подворий, которая в память о волынской деревне, откуда прибыли переселенцы, с 1927 года стала называться Хаймталь. Тесно сплоченные в своих церковных общинах, защищенные древним обычаем минората[281] от раздробления земельных наделов и богатые детьми, эти поселения развивались настолько хорошо, что приток поселенцев из года в год увеличивался без всякой рекламы. Общая же численность колонистов, переселившихся в прибалтийские провинции с 1907 по 1914 год, оценивается в более чем 20 000 человек. Однако начиная с 1913 года русское правительство, вынашивавшее планы по всеобъемлющей крестьянской колонизации Прибалтики, в вопросе переселения туда немецких колонистов начало целенаправленно чинить различные препятствия. С началом же Первой мировой войны дальнейшая работа в этом направлении вообще стала невозможной.

Перестройка исторического сообщества на немецкие народные основы, прошедшая в XIX веке у трансильванских саксов как нечто само собою разумеющееся, или вовсе на национал-активистскую политику у прибалтийских немцев, с их древними местными и сословными политическими традициями, была возможна лишь частично. Поэтому в Прибалтике с учетом исторического положения немцев возникли «народные союзы», которые порой мало олицетворяли собой немецкую нацию. Ведь прибалтийское церковное мышление крепко удерживало взгляды многих немцев в направлении всех жителей края, и поэтому они болезненно воспринимали всякое проявление разобщенности. Прибалтийские же дворяне, уходя своими корнями в древние слои германской истории, по-прежнему сохраняли претензии на власть и управленческую ответственность за весь край, хотя эта власть от них все более и более ускользала. И все же, несмотря на то что из-за принятых законов во время русификации важнейшие области дворянской компетенции оказались утраченными, Законодательные собрания все еще оставались политическими органами. Они по-прежнему являлись чем-то большим, чем общественно-правовые объединения крупных землевладельцев. Тем не менее возникал вопрос, как люди понимали прибалтийскую политику и была ли она в состоянии во времена подъема национальной борьбы соответствовать требованиям изменившихся социальных отношений, охватывая новые потребности народов.