История призрачной надежды (СИ)

Шаг, затем еще один и еще…но ничего не происходило: ни один меч не занесся над его головой, ни один воин не двинулся с места. Казалось, время остановилось в этот момент для всех, кто присутствовал в этом замке, тем неожиданнее оказался крик, разорвавший тишину:

- Собаке – собачья смерть, - проговорил он и с треском нанес сокрушительный удар, разразившись зловещим хохотом.

Мужчина согнулся под тяжестью деревянного меча, но продолжил идти сквозь тоннель. Со всех сторон послышались одобрительные крики и свист толпы, и удары посыпались один за другим, скрыв пленника в возникшей давке.

Клигана не любили, поэтому никто не старался смягчить удары, падавшие на его плечи. На миг он показался в расщелине, разделившей тоннель, по лицу и плечам воина струилась алая кровь, спину и могучую грудь покрывали огромные разодранные синяки, но через секунду очертания его фигуры скрылись за плащами солдат.

- О Боги, пощадите, - взмолилась Санса, ухватившись за перила. - Он не дошел и до половины.

Сандор все ниже склонялся к земле под нескончаемыми ударами деревянных мечей. Сквозь кровь, пеленой застилавшей глаза, Клиган отчетливо видел конец этого коридора, но сил двигаться вперед не было. В какой-то момент он оказался на каменных плитах, лихорадочно цепляясь пальцами за расщелины и пытаясь притянуться, но тяжелые пинки ногами, заставляли его судорожно хватать воздух, делая заветную цель недостижимой.

- Довольно, прекратите!! – раздался громкий крик Пташки, заглушающий рев толпы в его ушах, - Хватит, Вы убьете его!

Клиган не видел девушку, но звук ее голоса, звонким колоколом разнесшийся по двору, буквально вырвал его из забытья, восстановив хрупкую связь с реальностью. Он из последних сил цеплялся руками за каменные выступы и полз, пока красная пелена непроглядной стеной не встала перед его глазами. И все оборвалось….

========== Глава XXVIII ==========

От боли, но больше от слабости Клиган потерял сознание. Очнулся он только, когда кто-то стал накладывать повязки на его раны, но потом снова провалился в забытье. Мужчина смутно помнил, как несколько гвардейцев отволокли его в подземелье, где бросили в какую-то камеру.

Как человеку знатному, хотя к таковым он себя никогда не относил, ему оказали честь. Темница его была чистой, без зловонных испражнений и каменные плиты не устилали останки заживо сгнивших пленников, имевших несчастье прогневить очередную венценосную особу. Пол был простелен свежим тростником, а в углу лежала охапка сена, на которую, собственно, и бросили его обессиленное тело. Но, к сожалению, это было единственное, что как-то могло порадовать Клигана, а в остальном – полная безнадежность. Кормили его плохо – бросят краюху хлеба на весь день, да кружку воды, вот и вся радость.

С ним никто не говорил, никто не заходил в камеру, и вскоре мужчина напрочь потерял ощущение реальности, хотя, сказать по правде, он ни на секунду не возвращался к ней из своего забытья. Сандор не мог сказать наверняка, была ли еда в его камере, наложили ли повязки на его раны или все это привиделось ему в последний час. Пес не знал сколько времени провел в заточении, корчась в предсмертных муках, даже не мог сказать, жив он или уже мертв. Порой ему казалось, что душа покинула бренное тело и будто бы парила над ним, пытаясь вырваться на свободу и улететь, но что-то неизменно возвращало ее назад, продолжая агонию. Кровь вспыхнула убивающим огнем, бурля в венах подобно раскаленной лаве, выжигающей все его существо. Мужчина метался по соломе, в кровь раздирал руки, царапая ногтями каменную кладку стены, а потом вовсе терял сознание. Казалось, будто незримая нить его жизни перерублена навечно, и он уносился прочь в самую глубокую преисподнюю, где его душа вновь горела страшным огнем.

Одно видение сменялось чередой других, но Клиган по-прежнему не мог ухватиться за действительность, окружавшую его. Порой ему снилось, что он лежит рядом с Пташкой на пуховых перинах, чувствует ее прикосновения и ласковый шёпот, и в эти моменты приятная прохлада разливалась по телу, прекращая его муки. Но потом огонь вспыхивал с новой силой, сжигая столь милый сердцу образ.

Часы сменялись днями, дни – неделями, и постепенно, шаг за шагом, Сандор возвращался к жизни. Приходя в сознание, он более отчетливо видел Пташку, чувствовал аромат, исходивший от ее тела, и казалось, заново открывал для себя это прекрасное создание. Ночи его стали более спокойными, а пламя, сжигавшее изнутри, постепенно погасло. Сквозь сон он более отчетливо слышал голоса и детский плач, запоминал обрывки фраз, складывая их в незримую мозаику, но стоило ему открыть глаза, как в него вливали какую-то отвратительную жижу, обрывая и без того хрупкую связь с реальным миром. И так продолжалось снова и снова пока, наконец, он не выбил стакан с маковым молоком из рук Пташки, провалившись в сон.