Торговые отношения зарубинецких племен были установлены преимущественно с северо-причерноморскими античными колониями, а также с соседними племенами. Торговля носила меновой характер. Южный торговый путь шел по Днепру, где оканчивался транзитными пунктами Малой Скифии. С севера на юг шли зарубинецкие товары — меха, шкуры, скот, мед и воск, которые обменивали на вино и масло в амфорах, а также на продукты ремесленного производства. Тесные торговые отношения были установлены зарубинецкими племенами и с латенским миром. Латенский импорт представлен преимущественно украшениями и бронзовыми изделиями.
Конечно, относительно этнической принадлежности зарубинецких племен среди исследователей нет единого мнения. Их сложно не связать со славянами, но очень уж не хочется, поэтому продолжаются попытки как-то привязать сюда и германцев, и балтов. Тем не менее, типологическая близость зарубинецких памятников с киевской культурой III–V вв. и культурами раннесредневековых славян V–VII вв. — Пеньковской и колочинской, да и кое-какие данные лингвистики — дают убедительные аргументы в пользу славянской принадлежности племен зарубинецкой культуры. А еще А. Г. Кузьмин заметил, что признание Зарубинецкой культуры балтской вообще заводит проблему славянского этногенеза в тупик. И это правда. Ведь опять славян неоткуда выводить, если отобрать у них Зарубинецкую культуру. Между тем, основное население земель Зарубинецкой культуры было прямыми потомками живших здесь ранее культур. Никакой смены населения не произошло. Только пришли с запада скиры и бастарны, добавив свой потенциал к местному. О. Н. Мельниковская считает, что, судя по значительному сходству культуры и погребального обряда, язык у зарубинцев, и более ранних местных культур, типа Милоградской, был одним, причем славянским. Мы же назовем его праславянским. Несомненно, он уже сильно изменился со времен разделения с санскритом и теперь был гораздо ближе к старославянскому языку.
Жизнь зарубинцев вовсе не была спокойной и мирной. В середине II в. до н. э. Азия выплеснула в причерноморские степи новые сарматские племена. В Крым ворвались сатархи, на правобережье Днепра — урги, а район между Доном и Днепром заняли многочисленные роксоланы.
Тогда и настало время знаменитых «Змиевых валов». Таково народное название древних (II в до н. э. по VI в н. э.) оборонительных валов по берегам притоков Днепра южнее Киева.
Их остатки сохранились и сегодня по рекам Вита, Красная, Стугна, Трубеж, Сула, Рось и др. Валы по времени создания соответствуют Зарубинецкой, Черняховской и Пеньковской археологическим культурам. Название «Змиев вал» происходит от народных легенд о древнерусских богатырях, усмиривших и запрягших Змия (аллегория образа грозных кочевников) в гигантский плуг, которым пропахали ров-борозду, обозначившую пределы страны. Обратим внимание, что в легендах именно русские богатыри названы строителями валов.
Укрепление представляло собой искусственно созданные земляные валы, дополнявшиеся рвами. Отдельные их участки состояли из нескольких укрепленных линий. Общая протяженность валов составляла около 1 тыс. км. Создавались они, как правило, уступом в сторону степи, фронтом на юг и юго-восток и образовывали единую систему противоконных заграждений, достигавших 10–12 м в высоту при ширине основания в 20 м. Часто валы усиливались на верхних площадках деревянным частоколом (иногда стенами) с бойницами и сторожевыми вышками. Протяженность отдельных валов составляла от 1 до 150 км. Для прочности в валы закладывались деревянные конструкции. У подножий валов, обращенных в сторону врага, рылись рвы.
Выявлено около десятка различных конструкций «змиевых валов», в зависимости от характеристик грунта, рельефа и гидрографии местности. Отдельные участки валов состояли из нескольких линий укрепленных валов и рвов с эшелонированием на глубину свыше 200 м. Позади валов во многих местах найдены признаки городищ и укреплений, служивших для размещения войсковых формирований.
При такой простой и остроумной оборонительной системе, на границе не нужно было держать большого войска. На самих валах достаточно было выставлять дозоры и по тревоге можно было зажечь сигнальные костры, оповещающие население о том, что появился враг и надо уходить. Встретив такой вал на пути, кочевники лишались основного своего преимущества — внезапности. Они были вынуждены останавливаться, заваливать рвы, теряя драгоценное время. За эти важные часы население могло спрятаться в городищах или уйти в леса. В те времена степняки не умели вести осаду крепостей, значит лишение их фактора внезапности было равносильно победе.