История прозы в описаниях Земли

Глядя в зеркало на органы речи, никогда не увидишь тех, чьи имена произносятся; а всё же сказанные подобным образом слова до того вещественны, что их легче будет рассовать по карманам, нежели отыскать денотаты. Сама по себе задача раздобывания денотатов есть лишь древняя, как сон, попытка изобретения велосипеда из подручных материалов, а при таком подходе важны уже не результаты эксперимента, а инструменты и способы его выполнения. Так, из опыта с препарированием вкусового рецептора овцы под микроскопом Монтескьё сделал вывод о прямой зависимости между холодным климатом Англии и флегматичным характером англичан. Но в достижении подобных результатов принципы строгой учёности сулят гораздо меньше, чем маниакальная преданность эмпирической миниатюре, детальности осязаемого мира, который романисты, вслед за древними греками, часто изображают в форме острова. Всё прочее относится к области бытовой магии и ритуального фольклора, тем более изумительного на сегодняшний, постиндустриальный взгляд, чем яснее прилагающаяся к делу инструкция. Один из современников Дефо для определения точного времени (а значит, и координат) на корабле предложил использовать симпатический порошок. Никакого герметизма в этом рецепте не заметно, потребуется только снабдить судно перед выходом из гавани раненой собакой, а остальное сделает надёжный наблюдатель на берегу при помощи стандартных часов и повязки, взятой с собачьей раны: точно раз в час он будет окунать повязку в раствор симпатического порошка, и в это мгновение собака на борту прогавкает точное время. Ни часов, ни календарей среди вещей, взятых Робинзоном Крузо с затонувшего корабля, как известно, не было – он изготовил календарь самостоятельно, воткнув в землю палку для насечек, каждая из которых обозначала день, но эта палка не помешала ему сбиться и потерять счёт уже в первый год на острове, так что он понятия не имел, понедельник теперь или пятница, и ему решительно неоткуда было бы узнать, что Пятница спасён им в пятницу – это одна из многочисленных «ошибок», которые Дефо то ли допустил в спешке, то ли намеренно инкрустировал в роман, ведь ни один очевидец не может быть в полной мере точен… Школьный учитель Вуц в хрестоматийной новелле Жан-Поля любуется перед смертью самодельными стенными часами без механизма, предъявляющими нарушенное, выпотрошенное время. Робинзонада Дефо была излюбленным чтением переимчивого Вуца, и всё же в жан-полевском персонаже мало что напоминает миф, карикатуру на Робинзона – сдобную иллюстрацию с бородатым мужичком в меховой хвостатой шапке, рядом с которым на фоне акварельной зелени пресмыкается условно-цветнокожий Пятница. Посему на сакраментальный анкетный вопрос о единственной книге, взятой на необитаемый остров, Жан-Поль передаёт через Вуца вовсе не тот ответ, что был у Дефо, одарившего Робинзона тремя копиями Священного Писания: Я не так глуп, чтобы приниматься за перо и составлять самому лучшие сочинения, если мне стоит только открыть кошелёк, чтобы купить их. Но в моём кошельке нет ничего, кроме пары чёрных запонок от манишки и одного завалявшегося крейцера. Поэтому если мне захочется почитать что-нибудь серьёзное, например, по практической медицине или по истории болезней человечества, то мне остаётся одно: примоститься у окна и самому сочинить всю эту галиматью. К кому же мне обратиться, если мне захочется, например, узнать тайны франкмасонства? На чьи уши можно положиться более, чем на свои собственные? Я прислушиваюсь к тому, что передают мне эти уши, перечитываю франкмасонские речи, написанные мною, стараюсь вникнуть в них и в конце концов начинаю подмечать разные странности и предвижу по ним то, что грозит в будущем. Необитаемый остров Вуца – не эстетическая утопия, а будничный диагноз, поэтому лучшие книги придётся писать самостоятельно, на пальмовых листьях, овечьих шкурах, на песке, на потолке, под одеялом. Вуц подчёркивает: не переписать, а написать с чистого листа, не заглядывая в источники, да и где откопать эти «источники» на необитаемом острове? Вооружившись гусиным пером, он удаляется под вишневое дерево и не поднимается из-за стола, пока не закончит «Исповедь» Руссо, «Страдания юного Вертера», «Кругосветное путешествие» Кука и все прочие книги.