История Рай-авеню

Потом он изучающе посмотрел на Чарли, как будто тот задал какой-то вопрос. Выражение лица было непроницаемо:

— Да, друг, ты тоже оказался бы здесь, равно как и твои братья и сестры. Даже Юджин, хотя он и священник. Для них это не играло никакой роли.

— Из-за моей матери, — сказал Чарли.

— Ты родился от матери-еврейки, парень. У немцев ты считался бы евреем. Если бы твой отец был евреем, а мать нет, то тебя не тронули бы. На какое-то время ты был бы спасен.

— Не понимаю этого.

Бенни протянул руку и растрепал волосы на голове Чарли:

— Немцы усвоили кое-что из еврейских предрассудков. Когда рождается ребенок, все знают, кто его мать, правильно? Ребенок ведь появляется прямо из нее. Что касается отца, то мы предположительно знаем, кто он, но не можем быть уверены на все сто процентов, как в случае с матерью. Таким образом, если мать — еврейка, то и ребенок — еврей.

— Католики почитают мать…

— Ну, а что до евреев, то они каждое утро читают молитву, где есть такие слова: «Слава Богу, что я родился мужчиной, а не женщиной». Когда ты узнал, что твоя мать еврейка? Она что, рассказывала об этом всем детям, когда они достигали определенного возраста? Меня такой вопрос всегда интересовал.

Чарли провел рукой по лицу и почесал затылок.

— Откуда ты знаешь, что моя мать еврейка? — тема была очень болезненная, но спросил он без колебания: в глубине души давно уже догадывался о том, кем была на самом деле его мать.

— Ах, Чарли. Ты знаешь, наш район все равно что небольшой городок. Все живущие по соседству знают любые тайны друг о друге, поэтому…

— Я не знал об этом, Бен.

— Что?

Чарли покачал головой.

— Чарли? Ты не знал? Она тебе не сказала? Тогда как…

— Только после того, как попал сюда, я начал вспоминать то, что слышал в детстве. Я слышал всякие разговоры родителей по вечерам и забывал их, ни о чем никогда не спрашивая и не думая. Но прошлой ночью вдруг вспомнил, о чем они говорили. Я все сопоставил — приход монашенок к матери, ее ярость по этому поводу, то, как она выставила их из дома. Как не позволяла им лупить нас в школе. Черт, они ее боялись. Бенни, а как ты узнал?

— Чарли, твоя мать — дочь раввина. У него была большая семья. Они эмигрировали из Польши и жили в Истсайде. У твоего деда было три жены. Они все умерли при родах. Боже, мне кажется, у него было двенадцать или четырнадцать детей.

— Мой дед? — Сама мысль о неведомом дедушке, раввине, старом еврее с бородой была невероятной. Какое отношение это все имело к нему, Чарли О’Брайну?

— Твоя мать часто приходила к нам и пила кофе с моей матерью вечерами, если твой отец был на дежурстве допоздна, а вы, ее дети, играли где-нибудь в баскетбол или занимались еще чем-нибудь.

И однажды в пятницу мать спросила ее, не хочет ли та зайти в квартиру, где уже зажгли свечи в честь саббата, и твоя мать пошла туда и покрыла голову платком, и молилась вместе с моей матерью и сестрой. А потом заплакала. Моя мать и твоя обнялись, и твоя рассказала моей о себе, о своей семье, о том, как отец справил по ней поминки и считал ее мертвой. Меня там не было, но… Я слышал это, сопоставлял вещи и знал историю твоей матери. Но я также знал, что все это должно остаться в тайне и никому нельзя об этом говорить. Даже вам, ее детям. Особенно вам. Но я думал, что вы все знаете.

— Это никогда не обсуждалось в нашей семье. Нам не позволялось спрашивать у матери, почему она не приняла причастия. Она ходила в церковь только потому, что нужно было отводить туда нас. — Чарли уронил голову, обнял ее руками и сгорбился. Говорил приглушенным голосом, в котором звучала боль.

— О Боже милостивый! Они бы схватили мою мать, мою мамочку и превратили бы ее в одну из этих… они схватили бы моих братьев и сестер и меня и… О Боже, Бенни! Когда смотришь на этих узников концлагеря, неужели ты не представляешь на их месте себя, свою семью…

Бен не произнес ни слова, пока Чарли рыдал, закрывая лицо руками. Наконец, после того как Чарли взглянул на него, давая понять, что с ним все в порядке, Бенни произнес тихим, но твердым голосом:

— Вот почему я хочу наказать как можно больше этих сволочных немцев. А как насчет тебя?

Глава 3

На территории лагеря царило необыкновенное возбуждение. Распространялись слухи, которые получили официальное подтверждение — для личного осмотра лагеря должны приехать Эйзенхауэр и генерал Бредли. О Боже!

Полковник, отвечающий за сектор, где содержались пленные немецкие офицеры, — тридцатилетний человек с провалившимися щеками и красными глазами, выглядящий гораздо старше своего возраста, — отдавал приказы. Не должно быть никакой показухи, никакой торжественности. Таков приказ. Но надо, по крайней мере, побриться и привести в порядок одежду. Должен быть почетный караул — минимальное количество людей. Осмотр лагеря не займет много времени.