Ювенал, разумеется, не мог не понимать, что "бегство" из Рима ничем не может помочь исправлению столицы и спасению римского государства, разложение нравов в котором дошло, по убеждению сатирика, до предела:
Восхваление патриархальной древности, идеализированной (но отнюдь не подлинно исторической) римской республики не идет у Ювенала дальше мечты; воплотить же свои идеалы он находит возможным лишь в отстранении себя и людей своего социального круга от столицы. Хотя Ювенал и пытается (в последних сатирах своего сборника) указать пути для исправления римлян, он, однако, не идет дальше проповеди добродетели. До проникновения в сущность социальной системы римского государства он никогда не доходил.
Однако несмотря на то, что Ювенал не сознавал необходимости и неизбежности коренной реформы римского государства, исключительная наблюдательность и несомненный ум, присущие сатирику, приводят его и к ценным для истории общественной мысли выводам. Это было отмечено Марксом и Энгельсом, превосходно знавшим и высоко ценившим Ювенала. Так, Маркс в своей работе "Финансовое положение Франции", относящейся к 1861 г., говорит: "Современная Франция дала нам ключ к тем местам из сатир Ювенала, где внезапно приобретенное богатство рассматривается как преступление против народа"[161]
.Для дальнейшего выяснения позиций Ювенала и его отношений к римскому обществу имеет большое значение сатира 7-я, в которой изображается тяжелое положение римской интеллигенции.
В связи с тем, что в императорском Риме появилось несравненно больше представителей интеллигентного труда, чем во времена Республики, материальное положение поэтов, риторов, школьных учителей, адвокатов стало гораздо более затруднительным. Не входя в подробное рассмотрение судьбы представителей всех интеллигентных профессий, о которых говорит Ювенал, остановимся на судьбе поэтов, которая больше всего занимает Ювенала и в 7-й , и в других его сатирах.
Положение поэтов было нелегким и во времена Республики; одни только драматурги могли рассчитывать на более или менее определенный заработок, продавая свои пьесы для постановки на государственной сцене (см. Теренций, "Евнух", пр. 20, "Свекровь", пр. 57). Заработок других поэтов, за редкими исключениями, был более чем сомнителен. Все поэты, кроме таких состоятельных людей, как, например, Катулл, должны были искать себе богатых и влиятельных покровителей, чтобы иметь возможность заниматься творчеством. Во времена Августа это покровительство было очень распространено; имя главного покровителя поэтов стало впоследствии нарицательным:
В императорские времена, когда поэтов становилось все больше и больше, а влиятельных знатоков и покровителей, обладающих истинным пониманием и хорошим вкусом, — все меньше, положение поэтов делалось все затруднительнее. Об этом со свойственным ему остроумием говорит в своих эпиграммах Марциал (V, 56; III, 4 и др.).
Страсть к стихотворству среди римлян, которую отметил уже Гораций ("Послания", 2,2, ст. 108 сл.), дошла во времена Ювенала, видимо, до пределов повальной болезни, особенно в отношении мифологических поэм. Из-за этой страсти возросла и конкуренция между стихотворцами, поставившая неимущих поэтов в чрезвычайно тяжелое положение, осложненное еще и тем, что новые меценаты отнюдь не обладали ни вкусом, ни щедростью своего родоначальника, а были скупы и невежественны:
Кроме того, они сами были одержимы модной страстью писать стихи, оказываясь таким образом не столько покровителями, сколько соперниками поэтов (7, 36 сл.).
Для Ювенала не могло быть сомнения в том, что все эти причины приводили к полному упадку истинной поэзии, которая воплощалась, согласно его убеждению, в творениях Гомера и Вергилия (11, 180 сл.; ср. также 6, 434 сл.). Чтобы осуществить свое поэтическое дарование в истинно художественных произведениях, говорит Ювенал, нужна материальная обеспеченность; он уверен, что Гораций мог быть вдохновенным лириком только потому, что был сыт: