История римской литературы Том II

Большинство исследователей как старого, так и нового времени считают Тацита безусловно правдивым историком, считая, впрочем, что он, как и всякий человек, мог ошибаться, но не признавая, что он сознательно искажал истину. Однако уже с древних времен раздавались голоса, подвергшие сомнению достоверность рассказа Тацита. Сомнение было высказано прежде всего христианскими писателями Тертуллианом и Орозием. Тертуллиан ("Защита христиан против язычников" — Apologia adversus geiites pro christianis, 16) называет Тацита лжецом (mendaciorum loquacissimiim) за его дурные отзывы об иудеях ("История", V, 2-8) и христианах ("Летопись", XV, 44). Хотя эти отзывы Тацита совершенно не соответствуют действительности, все-таки нельзя думать, что он намеренно исказил истину: он только сообщил слухи о них, ходившие в народе. Мнение о лживости Тацита в этом отношении поддерживалось церковными католическими писателями и в более поздние времена. Орозий ("История", I, 5) по поводу рассказа Тацита о гибели городов в Пентаполе (в Палестине)[188] и образовании Мертвого моря обвиняет его, что он имел возможность узнать истину, но у него не было желания сообщить ее.

Гораздо важнее обвинение Тацита в лживости со стороны политической, — именно в том, что он изобразил римскую империю в ложном свете, что на самом деле она была вовсе не так дурна. Это обвинение возникло уже в новые времена и исходило главным образом от сторонников монархического образа правления.

По-видимому, впервые сомнение в правдивости Тацита было высказано Вольтером: "Стоило только, — говорит он, — одному из римских императоров погибнуть под ударами преторианской гвардии, как тучи литературных воронов налетели на труп его доброго имени". Здесь под "литературными воронами" у Вольтера разумелся и Тацит. У Тацита, по словам Вольтера, нагромождается столько ужасов, когда он описывает действия цезарей, что именно невероятность возникающей картины делает ее подозрительной: "что противоречит природе вещей, тому не следует верить, а такие фигуры, какие нарисовал Тацит, постыдны для природы человека".

Наполеон I, выступая в защиту античных цезарей, называл Тацита "поносителем человечества". Тацит, по его мнению, "извратил историю с целью дать драматические картины", "оклеветал империю, не понимая, сколько было благодетельного и необходимого во вновь установившемся режиме". В начале XIX в. голос Наполеона оставался одиноким; на римскую империю продолжали смотреть как на эпоху разложения, согласно мнению, которое высказал о ней в XVIII в. французский философ Монтескье (в сочинении "Об упадке Рима"). Но со второй половины XIX в. углубленное изучение памятников времени римской империи, особенно огромного количества надписей, привело историков к мысли о необходимости пересмотреть сложившееся воззрение на характер императорского переворота и значение его для судеб римского мира.

Во главе литературы, открывшей новую точку зрения на римскую империю, стоят французский историк Амедей Тьерри[189] и английский историк Меривель[190]. По мнению Тьерри, история Рима от начала до конца представляет постоянный ход к прогрессу, в котором империя является кульминационной точкой. Для Меривеля римская империя не являет примера постоянного пути к прогрессу, по все-таки в утверждении ее на развалинах республики он видит больше блага, чем это было на самом деле. Конечно, при таком взгляде на римскую империю как на факт прогрессивный и благодетельный для Рима, ужасающая картина императорской эпохи, нарисованная Тацитом, должна была казаться лживой.

К этому направлению примкнули ученые 60 и 70-х годов — французский Е. Р. Дюбуа-Гюшан[191], немецкие — А. Штар [192], Г. Р. Зиверс[193], Фрайтаг [194] и русский ученый М. П. Драгоманов[195].

Как видно уже из заглавий этих сочинений, спор касался главным образом оценки императора Тиберия: Тацит изображает его в самом ужасном виде, а между тем, из других источников (между прочим и из надписей) нам известно, что Тиберий был искусный политик, хорошо управлял провинциями, что при нем империя пользовалась миром. Поэтому нашлись защитники Тиберия, ставшие порицать Тацита.

Еще более сильный удар авторитету Тацита как историка нанесло исследование французского ученого Фабиа [196]. Целью его было доказать, что исторический метод у Тацита, как и у других историков древности, не стоит на высоте современных требований, и что его "История" и "Летопись" написаны не на основании первоисточников, а представляют собою, самое большее, компиляцию из вторых рук. На мерку современного научного идеала он не более, чем посредственность.