История римской литературы Том II

Косвенным доказательством стремления Тацита к правдивости может служить также то, что он иногда даже приводит с некоторым сомнением дурные слухи об императорах, которые ходили в народе и которые засвидетельствованы без всякой оговорки другими историками. Так, он говорит ("Летопись", IV, 11-12): "Мне не хотелось бы пропустить ходившего в то время слуха, который был до того силен, что до сих пор не проходит", — именно, слуха о том, что Тиберий отравил своего сына Друза. Потом он продолжает: "Это говорилось в народе; но, независимо от того, что оно не подтверждается ни одним верным источником, оно легко может быть опровергнуто"; и затем он приводит свои соображения относительно малой вероятности такого события. Все говорили, что Нерон был виновником огромного пожара в Риме в 64 г., его винят в этом Плиний Старший, Стаций, Светоний; но Тацит об этом выражается осторожно ("Летопись", XV, 38): "Последовало бедствие, неизвестно, случайно ли происшедшее, или по умыслу государя: писатели передают и то и другое". Наконец, в пользу правдивости Тацита говорит и то, что он не щадит аристократию, к которой сам принадлежал по своему служебному положению, изображая ее мрачными красками, как уже сказано выше.

В общем, надо полагать, что в своей характеристике императоров Тацит следовал общепринятому в то время дурному мнению о них, не стараясь представить их в еще худшем виде.

10. РЕЧИ У ТАЦИТА

С вопросом о правдивости Тацита соприкасается вопрос о речах разных лиц в его сочинениях. Действительно ли этими лицами были произнесены какие-нибудь речи при данных обстоятельствах или они всецело сочинены самим Тацитом? Если были произнесены этими лицами речи, то насколько близко к их подлинной форме переданы они Тацитом? Ясно, что мы не можем точно решить эти вопросы за неимением фактических данных; могут быть высказаны только предположения.

Обычай историков вводить в повествование речи действующих лиц — очень древний; у Фукидида речи уже есть; а родоначальником этого обычая можно считать автора или авторов гомеровских песен: и в них уже действующие лица произносят речи, и иногда довольно длинные. Обычай этот соблюдался у последующих греческих историков, а от них перешел и к римским; первым из римских историков, применившим его, по нашим сведениям, был анналист Целий Антипатр. Речи считались необходимой принадлежностью исторического повествования; Диодор Сицилийский прямо говорит: "Так как история должна быть украшена разнообразием, то в некоторых местах необходимо прибавлять и такие речи" (XX, 20, 1). Древние не требовали, чтобы речи у историков были точною передачей действительно сказанных речей; все понимали, что они сочинены самими историками; полагалось только, чтобы речь соответствовала характеру выведенного лица и предполагаемых обстоятельств ее произнесения. Однако и эти условия не всегда соблюдались: речь могла быть и просто школьным упражнением в риторике на какую-нибудь тему, даже мало подходящую выведенному лицу и не имеющую прямого отношения к данному моменту.

Таким образом, уже a priori можно предполагать, что и Тацит, следуя этому обычаю, также не стремился передавать действительно сказанные речи с буквальной точностью, а только излагал их общий смысл, но внешнюю форму обрабатывал по своему вкусу. Возможно даже и то, что иногда он выводил говорящими и тех людей, которые на самом деле ничего не говорили в данном случае или речи которых были ему совершенно неизвестны.

Об его отношении к действительно сказанным и известным ему речам можно судить на основании сравнения приведенной им в "Летописи" (XI, 24) речи императора Клавдия (о даровании галлам заальпийским права быть сенаторами) с подлинной речью его об этом предмете, из которой два больших отрывка сохранились на бронзовой доске [199]. Из этого сравнения видно, что Тацит не старался сохранить подлинную речь, а в сущности написал собственную речь на эту тему.

В некоторых случаях Тацит даже и не мог воспроизвести в точности произнесенную кем-нибудь речь: отчасти потому, что не мог иметь о ней сведений, отчасти потому, что речь была произнесена каким-нибудь иностранцем на его родном языке. Так, несомненно, сочинены Тацитом две речи батава Цивилиса, которые не могли быть известны ему, потому что они были произнесены не на латинском языке и притом тайно от римлян: одна речь — ночью в роще, во время пира ("История", IV, 14), другая — тоже тайно (там же, IV, 17). Речь британца Кал гака была сказана им, конечно, на родном языке ("Агрикола", 30-32).