Напротив, любовь к жизни Сенека считает бедствием и несчастием для человека. Во время затмения солнца в "Фиесте" хор восклицает: "[Слишком] жаден до жизни тот, кто не хочет умереть, когда гибнет мир" ("Фиест", 882-884); подлинным же гимном смерти можно назвать хор троянок в "Агамемноне" ("Агамемнон", 589-610); "жестокая любовь к жизни" признается "сладким злом, дарованным людям", в то время, как им "открыто убежище от бед, и несчастных зовет к себе добровольная смерть, мирная пристань вечной тишины..." Все дальнейшие жалобы, несколько неестественные в устах троянских женщин, представляют собою, может быть, единственное подлинное лирическое стихотворение самого Сенеки:
"Освобождается от всякого рабства, презирает ненадежных богов тот, кто на черный Ахеронт и печальный Стикс взирает без печали и осмеливается сам положить конец своей жизни. Там, в глубоком покое, он не боится ни толп граждан, ни гневных угроз победителя, ни страшных морских волн, ни сражений, ни облаков пыли, поднимающейся из под копыт варварской конницы... он равен царю, он равен богам. О сколь жалок тот, кто не умеет умереть!" ("Агамемнон", 604-610).
Этот взгляд глубокого разочарования и отчаяния высказывается Сенекой не раз и в его философских произведениях, но нигде с такой выразительностью. Он ясно понимал, в какой исторической обстановке он живет, не раз проклинал "сладкое зло — любовь к жизни", бесплодно искал выхода в якобы "простой" жизни вдали от двора и, вероятно, всегда считал себя "жалким человеком" за то, что не "умел умереть".
Композиционно трагедии Сенеки построены согласно традиции: ни в одной сцене не выводится больше трех действующих лиц, соблюдается единство времени и места, действие сконцентрировано и развивается достаточно быстро; однако в некоторых трагедиях встречаются несколько затянутые диалоги, служащие, так сказать, для всестороннего освещения темы, но задерживающие развитие действия (например, диалог Эдипа и Антигоны в "Финикиянках", Атрея и советника в "Фиесте", Андромахи и Елены в "Троянках"); но с точки зрения раскрытия характера и ситуации они тоже не бесполезны.
Наиболее поэтической частью трагедий являются хоры, либо в возвышенной патетической форме излагающие философские мысли (как, например, в "Фиесте" и "Геркулесе"), либо варьирующие культовые дифирамбы; таков свадебный хор в "Медее", гимн Дионису в "Эдипе", приветственный гимн в "Агамемноне". В монологах и диалогах, а особенно в хорах Сенека показывает искусное владение стихом и языком. Его трагедии читаются легко, фразы построены сжато, четко и прозрачно, что является немалой заслугой в эпоху, когда сложность выражения считалась достоинством.
В этом отношении Сенеке, несомненно, помогло его умение ясно выражать сложные философские положения. Особенно мастерски он вводит в текст трагедий сентенции (так называемые "гномы"), которые, правда, изредка бывают слишком глубокомысленны для данного действующего лица (например, речь кормилицы в "Федре" или Форбанта в "Эдипе"). В построении монологов, стихомифий и сентенций Сенека, конечно, широко использует наличные средства риторического оформления и украшения речи.
Одним из излюбленных средств Сенеки, особенно эффектным для подчеркивания трагизма положения, является антитеза, причем часто используются образования от одного корня; так, Амфитрион молится о возвращении Геркулеса: "О если бы ты наконец вернулся победителем в побежденный дом" (viclor ad victam domum — "Геркулес", 278); тот же прием в "Троянках", в словах Агамемнона: "следует прежде всего знать, что должен делать победитель, и что терпеть побежденный" (quid facere viclor debeat, viclus pati — "Троянки", 260). В других случаях антитеза заключена в самом значении слов: Агамемнон, говоря о тщете царской власти, вспоминает судьбу Приама: "Приам, ты делаешь меня и гордым, и робким, за что я могу считать скипетр царя, как не за имя, прикрытое ложным блеском" ("Троянки", 273-275).
"Легкие заботы говорят, тяжкие — молчат" (Curae leves loquuntur, ingéniés stupent — "Федра", 607). Антитезу, усиленную до полного противоречия двух членов, т. е. оксиморон, Сенека применяет реже; примером его могут служить слова Гекубы: "только для Приама нет огня в пылающей Трое" ("Троянки", 35), т. е. погребального костра, а также тот гимн смерти, который, по запеву Гекубы, поют пленные троянки с повторением слов "Счастлив Приам" ("Троянки", 156-162); эта же тема повторена в "Агамемноне" в рассказе Эврибата о буре, с которой встретились ахеяне на обратном пути ("Агамемнон", 512-514): "завидует Пирр отцу, Улисс — Аяксу, младший Атрид — Гектору, Агамемнон — Приаму; все павшие под Троей кажутся счастливыми". Яркая метафора включена в гневную речь Клитемнестры, вспоминающей смерть Ифигении: "Мы купили попутный ветер кровью и войну — убийством" (cruore venlos emimus, bellum nece — "Агамемнон", 170).