Они разложили на столе всякие бумаги и кое-какие мои вещи из гостиницы — слава богу, ни жилета, ни ножа, ни «штопора» там не было. Зато была праща, но ее можно было выдать за джинсовый ремень польского производства. Минут пять офицеры с интересом меня разглядывали. Вроде даже показалось, что с определенной долей симпатии. Я тем временем перебирал в памяти вчерашний день, выискивая какое-нибудь страшное прегрешение, но кроме вялого согласия потанцевать с Анютиной подругой ничего ужасного за собой так и не припомнил.
— Дак куда вы все-таки язык дели? Спрятали, а? Щас-то уж скажите!
После того, как я получил в лоб
— В чем дело, — смело спрашиваю, — граждане начальнички? Об чем, в натуре, базар?
— Ах ты, хнида, твою мать!!! Ведь спецально с Москвы приихав к нам хадить! Ну, мы тее ща покажем! Ну, ничохо, язык теа ще до Кыiва доведеть!
Эх, язык мой — враг мой! Говорила ведь мне бабушка Аня, а я не слушал! Мелькнула мысль, что все это просто какой-то дурной сон, но лоб ощутимо болел. И вот тут-то мне сделалось по-настоящему страшно.