История России. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники. Вторая половина XVII века

Московские воеводы, прибывши в Киев, прежде всего озаботились возведением замка или крепости, которая могла бы служить надежным оплотом от нападения внешних врагов; так как оба существовавших при поляках острога на Посаде и в Верхнем городе, где был воеводский двор, во время предшествующих войн частью были выжжены, частью развалились от ветхости; да и расположены были неудобно как для обороны, так и для снабжения водой. Осмотревшись, Куракин и Волконский вместе с военными и городскими властями выбрали самое подходящее для крепости место около Софийского монастыря со стороны Золотых ворот. Место это оказалось на землях церковных и монастырских. Митрополит Сильвестр Коссов объявил, что он тут делать крепость не позволит. Тщетно воеводы говорили, что государь вместо того велит отвести другие земли; митрополит не только стоял на своем отказе, но и грозил «биться» с москвичами, то есть оказать им вооруженное сопротивление. По сему поводу опять обнаружились его по-лякофильство и неудовольствие на воссоединение Малой России с Великой или собственно на потерю маетностей в землях, оставшихся под польским владычеством, и на утрату своего независимого церковного положения. В своей запальчивости он, при разговоре с воеводами, иногда переставал говорить по-русски и переходил на польский язык, очевидно более ему привычный; причем проговаривался, что он со своим собором и с гетманом и прежде не думал быть под высокой царской рукой и теперь считает возможным возврат под польское владычество. «Почекайте (ждите) себе конца вскоре», – восклицал митрополит. Но, очевидно, коса нашла на камень. Воеводы повторяли, что они слушают только государева указу, а затем послали обоих вышеназванных киевских полковников, сотников, войта и бурмистров уговаривать митрополита. Этим посредникам удалось образумить расходившегося иерарха, так что он через них же просил не только простить его, но и не писать к государю о его поступке. Воеводы ответили, что «Бог простит», но что его непристойные слова им перед царским величеством «утаити никоими мерами нельзя». Тем это дело кончилось, и в Москве хотя получено подробное донесение, но митрополита пока оставили в покое. А крепость спешно и энергично стала возводиться на выбранном месте.

Московское правительство, конечно, понимало, что обстоятельства требовали осторожного и мягкого образа действий в отношении к местным украинским властям. Воссоединение пока существовало только условное или формальное; предстояло еще много забот, трудов и всяких жертв, чтобы его укрепить и обеспечить (но в Москве, очевидно, не подозревали, как страшно дорого оно обойдется). Поляки со своей стороны нисколько не думали отказаться от благодатного южнорусского края. Готовясь к новой войне из-за него и вербуя себе союзников в Турции, Крыму, Венгрии и Молдо-Валахии, они в то же время пытались разными средствами смущать население и посеять в нем раздор. Между прочим, в Малой России распространялись универсалы, подписанные или самим королем, или литовским гетманом Радзивиллом. В них Войско Запорожское убеждалось отстать от московского царя и от изменника Хмельницкого и оставаться верным его королевскому величеству, причем обещались всякие льготы и милости. Не ограничиваясь окружными посланиями, поляки обращались и к отдельным лицам, особенно если предполагали в них какое-либо колебание. Например, известный брацлавский полковник Богун не присутствовал в Переяславе на верноподданнической присяге царю, и вот поляки отыскали какого-то приятеля его православного шляхтича Олекшича. Сей последний в половине марта пишет к полковнику увещательное послание; старается вооружить его против Хмельницкого, который «де из товарищей» стал его «паном»; говорит о бедствиях, ожидающих православный малорусский народ от бесконечных войн; указывает на родную их матерь – церковь, принуждаемую к повиновению московскому патриарху вместо святейшего константинопольского, и, между прочим, именем короля обещает войску подтверждение всех вольностей, а ему, Богуну, запорожское гетманство, шляхетское достоинство и любое староство, если он не только останется верным Речи Посполитой, но и постарается других полковников вместе с чернью удержать в сей верности. Сам польский гетман Станислав Потоцкий писал кратко к тому же полковнику и намекал на ожидающие его блага. Но Богун был из тех, которые хорошо знали цену подобным заискиваниям.